1. Вот сколько не пыталась вспомнить, ничего не ассоциируется с детством и фиолетовым цветом. Вот вообще ничего. У меня даже платьев таких не было, хотя о чем это я, платьев у меня вообще было мало)
2. Покой. Обыный статичный покой, возможно, граничащий с апатией даже.
3. Виноград. Не люблю его, но ассоциация прочно засела в мозгу. Это же вполне природа)
Если вы это читаете и у вас есть минутка, оставьте в комментариях воспоминание, связанное со мной и вами. Маленькое, большое, первое, важное — любое! И уносите по желанию флэшмоб к себе.
Название: Наоборот Автор: Mystery_fire Бета: Кислое Яблоко Автор обложки: FoxAlica Автор иллюстрации: Чёрный Человек Фандом: Гарри Поттер Пейринг: Лидия Мартин/Джордан Пэрриш, Скорпиус Малфой Рейтинг: PG-13 Жанр: Drama/Angst/Darkfic Размер: Мини, 2026 слов Статус: Закончен Саммари: В ее жизни все вверх ногами. Банши – плачущая женщина, скорбящая, не меняющая исхода, а она только и делает, что не дает умирать людям – незнакомцам, ровным счетом ничего для нее не значащим, – а единственно важного потеряла. У судьбы извращенное чувство юмора. Предупреждение: AU От автора: Написано на конкурс «Hogs Team Battle». Размещение: Запрещено без разрешения автора. Дисклеймер: Моя только фантазия.
Читать здесьМама не смогла принять ее, и Лидия ее не винила. Неизведанное всегда пугает, особенно если происходит рядом. Возникает логичный вопрос: почему именно с тобой, твоей семьей, твоими знакомыми? Мама никогда не говорила, но Лидия видела во взгляде: она ее боялась. Невысказанное «уродка» висит дамокловым мечом, но сказать вслух никто не решается, потому что у Лидии Мартин стресс: семья не принимает, друзья убиты, Пэрриш… Боль становится нестерпимой. Ни раньше, ни позже. Иногда ей кажется, что только для нее он был Джорданом, — остальные видели помощника шерифа, Цербера, средство достижения цели, но не его. Он спас ее, но умер сам. Они были связаны прочнее, чем Лидия могла предположить. А бабушка предупреждала: «Постоянно соприкасаясь с миром мертвых, ты несешь на себе его отпечаток». Принесла и потеряла Джордана. Она чувствует, как по щекам текут слезы. Снова. Лидия их уже не вытирает — бесполезно. Горечь въедается в кожу, пропитывает внутренности, заполняет мысли. Она не может дышать: грудь сдавливает стальным обручем. Бэйкон Хиллз создает банши, он же убивает Лидию. Гул в голове нарастает, в висках стучит все громче, голоса кричат наперебой. Лидия вцепляется в волосы, раскачивается из стороны в сторону, считает до тысячи. Не помогает. Как и всегда. Крик разрывает легкие, разбивает стекла и зеркала. Банши выходит из-под контроля. И Лидия отпускает ее, потому что некого больше оберегать, а умереть самой не страшно: внутри давно пусто. Когда она решает уехать, мама вздыхает с облегчением. Делает вид, что не хочет отпускать, но Лидия видит в каждом движении: она рада, поэтому и не держит, притворяется для приличия. Лидия понимает, что позорно сбегает, но кому какое дело. В Бэйкон Хиллз нет никого, кому она была бы дорога. Никого. Банши внутри беснуется. Она получила свободу. Когда Лидия приезжает в аэропорт, вопроса, куда лететь, не возникает. Дублин, Ирландия. Она возвращается к истокам. Она идет по улице и прислушивается к себе. Не смотрит по сторонам, не оглядывается, когда ее толкают, не реагирует на ругательства, несущиеся в спину. Она там, откуда все началось. Дышит воздухом, видит каминные плиты, чувствует пронизывающую насквозь горечь. Лидия не ощущает продувающего пальто ветра, только соль на губах. «Слезы или море? — отстраненно думает она. — Какая разница». Она отключается от реальности. На автомате заходит в отель, снимает номер, распаковывает вещи и узнает, где ближайший паб. «Напиться и забыться» — не про рассудительную Лидию Мартин, но ее больше ничто не сдерживает, а голоса в голове все громче. Может, пользуются слабиной, может, на родине банши становятся сильнее — ей и на это наплевать. Сейчас она хочет... тишины? Нет, не так. Вакуума — хочет перестать существовать на какое-то время. Заходит в первый попавшийся паб, садится за дальний стол и заказывает эль. Насыщенный, темный, бьющий по мозгам. Сейчас ей нужно именно это. По крайней мере, Лидия так думает. Лидия развивает способности не для того, чтобы спасать, — чтобы хоть чем-то занять себя и не сойти с ума. Она пыталась рисовать, закрываться, игнорировать перешептывания в мозгу, но они становились только назойливее, пока Лидия не осознала простую истину: эту часть своей сущности ей не выкинуть, как ни пытайся. Она слишком глубоко внутри, чтобы позволила не считаться с ней. Если бы Питер ее не укусил, если бы не было стаи, если бы не Мередит со списком смертников, если бы она не стремилась помочь всем, если бы… Со временем «если бы» все больше, а она одна. Разрывается на части, мечется, пока не остается ничего. Только тишина и молчаливое смирение. Лидия слышит голоса, она может не только управлять, но и убивать криком, но все равно неспособна отвести смерть. Хочет, но не должна, потому что тогда она заберет другого. «В его смерти виновата только ты», — проигрывается по кругу в голове. «Ты убила Джордана», — раненой птицей кричит подсознание. Лидия делает слишком большой глоток и закашливается. На глаза наворачиваются слезы, но она этого не замечает. Кровавый туман застилает все вокруг. Реальность стирается: Лидия проваливается в звуки жужжащих электрических проводов, чувствует, как через тело проходит ток, и впивается ногтями в ладони. Боль раздирает на части, внутренности скручивает спазм. Под веками вспыхивают искры, когда она видит парня с застывшим в глазах страхом. И это растерянно-недоуменное выражение лица человека, который вот-вот умрет, но отказывается верить, что это происходит с ним, — так глупо и нелепо — выдергивают из памяти воспоминания, как сама Лидия так же беспомощно наблюдала за приближением смерти Джордана. Стояла рядом, смотрела и ничего не могла поделать. Темная кицунэ не дала ей такого шанса. Забрала с собой не только Киру, но и Джордана. «Джордан…» Крик взрывается в голове и растекается по каждой клетке тела. Банши предсказывает смерть как никогда отчаянно и горько. Вокруг взрываются лампы, крошатся стекла в окнах. Люди бьются в истерике: они боятся, в панике бегут к выходу. Остается лишь один занятый стол. Лидия обессилена, безразлично смотрит на остатки пива, вытекающие из разбившейся кружки, вычерчивает пальцем узоры на скатерти, восстанавливая дыхание. Ее трясет от напряжения. Образ парня тесно сплетается с образом Джордана, и в какой-то момент кажется, что это он и есть. Напоминает ей с той стороны о себе. Говорит, что помнит ее и ждет, несмотря ни на что. — Ждет, — одними губами повторяет Лидия. Она встает и как сомнамбула выходит из бара. Ей нужно найти этого парня. Для своей выгоды, не для его. Шестое чувство подсказывает: рядом с ним она будет ближе к Джордану. Впервые, видя смерть, она не хочет никого спасти — только прикоснуться и замереть. Она не знает этого парня, понятия не имеет, где он сейчас, просто идет. Лидию ведет предчувствие, а оно никогда не обманывает. Кажется, она ощущает кожей эмоции парня, будто он часть самой Лидии: пульсирующая, израненная, зовущая ее. Такого с ней раньше не было, собственно, как и видений. Каков вообще предел способностей банши? Может рядом с этим парнем она поймет, как воскресить Джордана? Почувствует, увидит, услышит? Или погибнет сама. Она устала бояться и стала сильнее? Лидия фыркает. В ее жизни все вверх ногами. Банши — плачущая женщина, скорбящая, не меняющая исхода, а она только и делает, что не дает умирать людям — незнакомцам, ровным счетом ничего для нее не значащим, — а единственно важного потеряла. У судьбы извращенное чувство юмора. — Если баланс нарушен, то обязательно должен быть восстановлен, — наставляет брюнетка, тыкая пальцем в пустоту. Лидия вздрагивает. — Баланс, — повторяет она. — С тобой все в порядке? Лидия поднимает взгляд на брюнетку и не сдерживает усмешки. Конечно, банши приводит ее в нужное место. «Stags Head», — бьет по глазам. Она видела это название. Так быстро, что решила — почудилось, но нет. Все случится здесь. Возможно, не сейчас, но именно в этом пабе. Яркая вспышка и электрический ток. Смерть будет быстрой. — Отстань от нее, Ингрид! — тот самый парень вступается за Лидию. Ей чудится проблеск зеленого — Джордана — в серых — его — глазах. — Нужна помощь? Парень берет ее под руку, а во взгляде столько заботы, что в горле встает ком. Кажется, что этими руками ее утешает Джордан. Говорит, что нужно продолжать жить, найти в себе силы и идти дальше. Но куда? И зачем? — По-моему, она не совсем нормальная… — не особо уверенно тянет Ингрид. — Даже не представляешь насколько, — едко ухмыляется Лидия. Даже для нее самой такая реакция неожиданность, но она не удивляется — разучилась. — Меня зовут Скорпиус, — почти шепчет парень ей на ухо. — Идите, я вас догоню, — отмахивается от друзей он. Лидия выгибает брови. Это самый нелогичный поступок, который можно было от него ожидать. Даже глупый: он ведь понятия не имеет, кто она. Ингрид и еще несколько парней и девушек едва ли не крутят у виска, но парень с взъерошенными волосами — видимо, он у них кто-то вроде лидера — пожимает плечами и уходит, а за ним и все остальные. — И что дальше, мальчик со странным именем? Она не знает, чего ожидать, совершенно не понимает, чего хочет сейчас, понятия не имеет, как быть. Лидия запуталась. — Ты мне скажи, — он улыбается краем губ, чем еще больше сбивает с толку. — Ты скоро умрешь, — срывается с губ то единственное, что она знает наверняка. И разом все становится проще — самое страшное уже сказано. А как он поступит с этой тайной… ее, в общем, не касается, но Лидия все равно стоит напротив. — Никогда не любил прорицания, но не поверить такой красивой девушке было бы просто неприлично. — Серьезно? Хочешь пофлиртовать? Думаешь, что это окажется шуткой? Так вот, не в моих привычках бросаться такими словами. Лидия злится. Она не привыкла, чтобы люди вот так просто разбрасывались своей жизнью. Обычно они не верят, пугаются, прогоняют, ругаются, в конце концов, но не улыбаются так солнечно, будто ничего лучше не слышали. Нельзя же так… так… — Безответственно относиться к себе? — заканчивает Скорпиус и все так же светится. — И почему мне кажется, что я чего-то не знаю? — прищуривается она и склоняет голову набок. Его поведению должно быть объяснение, и оно есть. Определенно сверхъестественное, хотя чего еще она ожидала от Ирландии? Покоя и никаких смертей? А ведь и правда надеялась в глубине души, но уже несколько часов в Дублине разбили в пух и прах и без того призрачный шанс. Лучшее, что она может сделать, — контролировать способности. — Тебе никогда не стать нормальной, — хмыкает он. — И почему у меня такое чувство, что ты читаешь мои мысли? — Потому что так и есть, — легко соглашается он, чем вызывает еще больше вопросов. — Строго говоря, мысли не строчки в голове, чтобы их читать. Все несколько сложнее. — Лидия поджимает губы и приподнимает брови. — Хорошо, хорошо, не буду вдаваться в детали, — он выставляет руки перед собой в защитном жесте. — Просто хочу сказать, что верю тебе. Я маг, так что понимаю, что значит быть не таким, как все. Давит временами, — морщит нос он, а Лидия не сдерживает улыбку. — Ну конечно, — кивает она и после небольшой паузы добавляет: — Маг. После оборотней и кицунэ как-то мелковато, — она чуть расслабляется и тут же жалеет об этом. — Звучит высокомерно, не находишь? — ощетинивается он. — То, что я отличаюсь от тебя и твоих друзей, не делает вас лучше, — почти шипит. — Жить с даром с рождения сложнее, знаешь ли, чем приобрести. — Я не просила об этом… — в который раз объясняет она, а будто оправдывается. — Но приняла, — жестко заканчивает Скорпиус. Дежавю бьет под дых. Насколько логично слышать эти слова от Питера, заставившего пройти ее через ад, настолько же странно звучат они от совсем еще мальчишки. Хотя он ведь не намного младше ее, а то и ровесник. Внезапно Лидия ощущает себя почти старухой. Измученной чужой болью и метаниями банши, наблюдающей день за днем, как люди уходят, не имеет значения, по собственной воле или нелепой случайности. Итог один — смерть. — Как ты справляешься? — Лидия выгибает брови, безмолвно спрашивает, что он имеет в виду. — С каждым из них умирает и часть тебя. Никто не говорит об этом вслух. Скотт, Малия, Кира, да даже Стайлз не понимали, как глубоко банши пустила корни в душе Лидии. Джордану и не нужно было объяснять, он чувствовал это без слов — на уровне инстинктов. И что ответить? Да и нужно ли? А что если это необходимо ей самой? — Не справляюсь, — шепчет одними губами она. — Просто не могу, — произносит чуть громче. — Это сильнее меня, — и сжимает голову руками. Лидия чувствует приближение нового видения, а вместе с ним и крика. Она сдерживается, как может, но шумное дыхание Скорпиуса и его запах отвлекают. Она почти слышит, как мысли толкают друг друга в его мозгу. Он понимает — наверняка, — но не осознает. Мало кто может принять эту ее часть, но Лидия уверена: он справится. Откуда? Просто чувствует. — Посмотри на меня, — оглушают слова. Она поднимает взгляд и тут же слепнет. — Ты горишь, — ее голос дрожит. Джордан… Она не верит своим глазам. Джордан. Точно такой, каким она его помнит, до того как… Джордан! Она бросается ему на шею, но руки проходят сквозь него. Лидия разочарованно стонет. — Иллюзия. Джордан ласково улыбается и протягивает к ней ладонь, гладит костяшками пальцев по щеке. Лидия жмурится, на секунду ей даже кажется, что она чувствует это прикосновение. — Ты должна помочь этому парню, — и он бледнеет, растворяясь в воздухе. — Не уходи! — кричит, цепляясь за исчезающий фантом. — Это нужно не ему — тебе, — от Джордана остается только неясный силуэт. — Я люблю тебя, — доносит до нее эхо. — И я тебя люблю, — беззвучно повторяет она, но будто кричит. — Лидия? — Она отсутствующе смотрит на обеспокоенного Скорпиуса. Он подхватывает ее за локоть, бережно приобнимает. — Как ты? — Я не позволю тебе умереть, — она заглядывает ему в глаза и улыбается краем губ. Банши приводит ее в Ирландию, Джордан к Скорпиусу, а Лидия... наконец осознает, жизнь продолжается. Даже после смерти. «Это только начало», — бьется в сердце. Лидия не верит, что все можно начать с чистого листа. — Стоит попытаться, — еле слышно раздается над ухом. Скорпиус? Джордан? Лидия смотрит ему в глаза — ни одного зеленого всполоха, только серый. Только Скорпиус. И что ждет ее впереди? Неизвестность. Есть в этом какая-то прелесть…
Название: Его Лили Автор: Mystery_fire Бета: Кислое Яблоко Автор обложки: FoxAlica Автор иллюстрации: Чёрный Человек Фандом: Гарри Поттер Пейринг: Скорпиус Малфой/Лили Луна Поттер Рейтинг: General Жанр: Romance Размер: Драббл, 751 слово Статус: Закончен Саммари: Чем бы она ни увлекалась, что бы ни делала, это Лили. Пусть со своими причудами и странностями, но его. Солнечная, яркая, иногда невыносимая и сводящая с ума – любимая. От автора: Написано на конкурс «Hogs Team Battle». Размещение: Запрещено без разрешения автора. Дисклеймер: Моя только фантазия.
Читать здесьЛили — увлекающаяся натура. Быстро загорается и резко остывает. Скорпиус не удивляется, когда она начинает плести ловцы снов в любую свободную минуту времени: их и без того маленькая квартира ломится от ивовых прутьев, нитей макраме, перьев, бусин и еще Мерлин знает какой декоративной ерунды. Лили окунается с головой в новое увлечение, забрасывая старые. Она закручивает обруч, высунув от усердия кончик языка, и выглядит при этом до того мило, что Скорпиус не сдерживается: целует в макушку и прижимает к себе. — Эй! — вырывается она, но быстро сдается. — Ну вот, вся работа насмарку, — Лили выпускает из пальцев заготовку и сдувает челку. — Теперь заново плести. — Не дуйся, лисенок, — Скорпиус ерошит ей волосы. — Лучше расскажи мне что-нибудь. — Тебе будет неинтересно, — бурчит Лили, но он чувствует — улыбается. — Когда ты сопишь с моих руках, все интересно, — усмехается он, обнимая ее за талию. Лили заливисто смеется и прижимается ближе: устраивается поудобнее. — Подлиза, — почти мурлычет. — Но так и быть, уговорил. И что ты хочешь услышать? — Куда попадают кошмары, пойманные ловцами снов? Лили хмурится, а потом больно пихает локтем его в бок. — Ты издеваешься надо мной, — укоряет и мрачнеет. «Будто туча закрывает солнце», — подмечает он. — Точно, — буравит его взглядом. — Ты же не веришь во все потустороннее, так с чего такие вопросы? — Я просто хочу тебя понять, — оправдывается Скорпиус. — Честно, — поднимает руки в защитном жесте, чем она тут же и пользуется, выворачиваясь. — Хитрюга. — Вот как на нее можно злиться? — Есть же какие-то предания или легенды. Лили пожимает плечами. — Ничего такого. Во всех источниках упоминается, что ловец снов придумал мудрец из индийского племени. По одной версии, ему снилось, по другой — он встретил на вершине горы Паучиху, защищающую народ от ошибок, предостерегающую от необдуманных решений. Она плела паутину внутри круга из прутьев. Круг — символ единения начала и конца. Все, что люди делают при жизни, преследует их и после смерти. Единственное, что может сделать истинный вождь — сохранять равновесие между миром людей и миром духом. — И как в этом поможет ловец? Сны ведь не что-то материальное, это просто сублимация страхов, тайных желаний, запретных мыслей. Как они могут навредить? — Это тонкая материя, почти иллюзорная. Даже профессор Трелони об этом говорила. — Лили предостерегающе грозит пальцем: — Только не смей смеяться. Большую часть времени она, конечно, несет чушь, но иногда… — Совершеннейшую чушь, — давится смехом Скорпиус, уворачиваясь от подушки, которую в него тотчас запускает Лили. — Я же просила, — смешно надувает она и без того пухлые губы. — Плохой Скорпиус, бедная Лили, — он ловит ее и кружит. — Давай забудем о Стрекозе, — звонко чмокает в плечо. — Что там дальше про грань с потусторонним? — Ничего, — складывает руки на груди она. — Не скажу больше ни слова. Ты не воспринимаешь это серьезно. — Да куда уж серьезнее. — Он садится на диван и усаживает Лили себе на колени. — Даже не скажешь, что хорошие мысли ловцы задерживают и помогают пойти человеку по правильному пути? — Так ты читал? — Лили резко разворачивается в его руках, перекидывает через него ногу и обнимает за шею. — Ради меня? — расцветает — иначе не скажешь — улыбкой. — Правда? — До сих пор сомневаешься? — выгибает брови Скорпиус, наблюдая, как быстро на ее лице одно выражение сменяет другое. — Глупая Лили, милый Скорп, — она смешно морщит нос, а потом обнимает крепко-крепко, что ему кажется, еще немного — и ребра затрещат. — Задушишь же, — он зарывается носом ей в шею и вдыхает запах волос. — И если я что-то знаю, это вовсе не означает, что я не хочу, чтобы ты рассказала. В твоих словах все приобретает новый смысл. — И ты не будешь насмехаться, если я скажу, что в детстве заставляла папу каждую ночь проверять, нет ли монстров под моей кроватью? — Она делает страшные глаза и сама тут же прыскает. — Стоит подумать, — закусывает губу Скорпиус, — даже не знаю, — и хмурит брови. — Думаю, мне придется с этим как-то жить, но я все-таки надеюсь, что папа объяснил тебе, что монстры прячутся в твоей голове, а не под пыльным матрасом? Лили тихо смеется ему в плечо — Скорпиус почти уверен, что именно так и звучит счастье. — Он клятвенно меня заверил, что храбрец не тот, кто не испытывает страх, а тот, кто знает, что страх не самое главное. — Очень по-гриффиндорски, — хмыкает Скорпиус. — И, кстати, ты мне так не ответила на вопрос: куда попадают кошмары, пойманные ловцами снов? — Туда, где не смогут никому навредить, конечно, — беззаботно откликается она. — И как же я сам не догадался. Скорпиус закрывает глаза и наслаждается ее близостью. Чем бы она ни увлекалась, что бы ни делала, это Лили. Пусть со своими причудами и странностями, но его. Солнечная, яркая, иногда невыносимая и сводящая с ума — любимая. К тому же ловцы снов — не самое опасное ее хобби. Он усмехается про себя и не думает больше ни о чем. Иногда нужно просто чувствовать.
Название: Обещание Автор: Mystery_fire Бета: Кислое Яблоко Автор обложки: FoxAlica Автор иллюстрации: Чёрный Человек Фандом: Гарри Поттер Пейринг: Скорпиус Малфой/Новый Женский Персонаж Рейтинг: PG-13 Жанр: Drama/Angst Размер: Мини, 1123 слова Статус: Закончен Саммари: — Сегодня все началось, – повторяет она его же слова, – сегодня все закончится. Предупреждение: смерть персонажа От автора: Написано Hogs Team Battle. Размещение: Запрещено без разрешения автора. Дисклеймер: Моя только фантазия.
Читать здесьСкорпиус морщится, когда мокрый снег попадает за воротник пальто, тает и холодной водой стекает по спине. Рубашка прилипает к телу, и он ежится. Все правильно, ему должно быть плохо. Если завтра сляжет с воспалением легких — и того лучше: забаррикадирует дверь и не пустит к себе никого. Скорпиус Малфой хочет боли, потому что физическая хоть немного отвлекает от моральной. «Не думать, не смотреть, не чувствовать», — три незыблемых кита его существования, но не сегодня. Сегодня все тщательно возведенные барьеры рушатся от одного взгляда. Теперь она чудится ему в каждой проходящей девушке. Витрина магазина. Вихрь рыжих волос опускается на плечи. Вдох, судорожный выдох. Лавка под раскидистым деревом. Заливистый смех. Раз, два, спокойно. Споткнувшаяся о камень незнакомка. Запах корицы и гвоздики. Задерживает дыхание. Фонарь освещает шумную компанию. Яркие зеленые глаза. Сердце пропускает пару ударов. Скорпиус сжимает голову руками и крутится на месте. Концентрированная боль выплескивается, течет по венам, разъедает внутренние органы. Он больше не может с этим жить. Каждый день просыпаться, завтракать, идти на работу, обедать, возвращаться в холодную квартиру, ужинать, смотреть в потолок, спать. Бесконечный день сурка без права на амнистию. Редкие всполохи бывают, но их он боится еще больше рутины. Скорпиус боится закрывать глаза. Зелье Сна-без-сновидений уже не помогает. Степень привыкания запредельная, он почти наркоман, но все равно глотает галлонами, не понимая толком зачем. Она все равно приходит, принимает он зелье или нет. Если хочет, конечно. Садится рядом и долго-долго смотрит перед собой. А когда все же поворачивается к нему, то вместо привычной зелени Скорпиуса затягивают пустые глазницы, в которых отражаются все муки ада. В такие ночи он просыпается от собственного крика в холодном поту. Все говорят, нужно жить дальше, отпустить, забыть. Они убеждают: его вины нет, случившееся — нелепая случайность. Никто ничего не понимает. Он не должен был, не имел права позволить ей умереть. Не уберег, не уследил, не заслонил собой. В Джессике было столько тепла и света, что хватало на двоих с головой. Без нее остается только тьма: тягучая, непроглядная, промозглая. Она тянется за Скорпиусом шлейфом, с каждым вздохом высасывая остатки жалкой жизни. Сегодня этот круг должен замкнуться, он уверен. Он наливает стакан огневиски до краев и залпом выпивает, не раздеваясь, падает на постель и зажмуривается. Под веками тут же всплывают черные буквы, выбитые на белом камне: «Джессика Райли, так и не ставшая Малфой». Он сам настоял именно на такой надписи. Скорпиусу обещали, что боль утихнет, но она только крепнет изо дня в день. Они клялись быть вместе, несмотря ни на что, он не сдержал слово, потому что перед ее смертью дал другое — жить, как бы ни хотелось умереть. И не смог. Скорпиус пытался, но оказался слишком слаб. Без нее он лишь оболочка, механически совершающая необходимые действия. Он больше так не может. Алкоголь делает свое дело. Скорпиус чувствует, как проваливается в липкий дурман. — Сегодня все началось, — лихорадочно шепчут губы, — сегодня все закончится. Она приходит почти сразу. Или ему так только кажется? Скорпиус давно теряет счет времени: оно то растягивается до бесконечности, то несется вскачь, но когда она рядом — замирает. Джессика улыбается. Впервые за все время, что снится. Опускается рядом и гладит по щеке. Скорпиус слышит стук своего сердца, видит жар ее взгляда, чувствует холод ее прикосновений. Он вздрагивает всем телом, инстинктивно пытается отстраниться. Джессика только качает головой и крепко сжимает руку на его предплечье: — Сегодня все началось, — повторяет она его же слова, — сегодня все закончится. — Ее губ касается та самая улыбка, от которой раньше подкашивались ноги, а внизу живота рождалось возбуждение, вот только сейчас Скорпиуса бросает в холодный пот, а кишки скручивает почти ужас. — Я дам тебе выбор. Ты же этого хотел, — щурится она, отпуская наконец его руку. Он садится, опирается на изголовье и потирает запястья. — Хотел. — Тогда чего боишься? От нее веет опасностью и скрытой угрозой. Скорпиус теряется: смотрит во все глаза, пытаясь разглядеть свою Джессику. Ласковую, тихую, улыбчивую девушку — солнышко, освещавшее каждый миг. — Тебя, — выдыхает еле слышно и тут же закашливается. Она забирается на постель и, не отрывая взгляда, ползет к нему. Скорпиус шумно сглатывает, сжимает покрывало в кулаках. «Это не моя девочка!» — вопит разум, но тело не двигается с места, покорно сжимает в объятиях такое знакомое тело. Ее волосы пахнут не корицей — гнилью, вздохи пропитаны безысходностью и болью, а на губах оседает привкус горечи. Она, будто заведенная кукла, исполняет команды, не осознавая их смысла. Застывшая восковая оболочка: без души, без чувств. Блеклая тень его Джессики. Осознание бьет одновременно по всем нервным окончаниям, и Скорпиус отталкивает ее от себя, прерывая пластилиновый поцелуй. — Ты больше не хочешь меня? — Она тянет к нему руки, с которых кусками отваливается кожа. — Скорпи? — жалостливо всхлипывает, но глаза застилает белый туман: они совершенно неподвижны, безразличны. Она хватает его, оставляя впившиеся ногти в его руках, ладони скользят — она буквально рассыпается, а Скорпиус апатично наблюдает. Он просто не верит, что это происходит с ним. Вместо облегчения или хотя бы покоя он получает разлагающуюся невесту в своей постели и ничего не делает. — Вот на кого я стала похожа! — кричит замогильным голосом, когда волосы тлеющими пучками падают на колени. — И тебе все равно?! «Пронзительности крика позавидует и банши», — отстраненно думает он. — Ты не моя невеста, — спокойно отвечает, прежде чем она окончательно превращается в пепел. Скорпиус глубоко вздыхает, скидывает покрывало на пол и снова садится на кровати. — Это просто дурной сон. Еще один кошмар. — И он закрывает глаза… И открывает. Он сидит на полу, крепко сжимая в руках пустой стакан, на коленях колдография Джессики. Она смеется и, раскинув руки, падает в снег — озорная, счастливая, пока живая. Скорпиус морщится от боли в затекших мышцах и пытается встать, но почти сразу опускается обратно. Странно, он же помнит, что заснул на кровати, тогда как оказался на полу? Рядом обнаруживается пустая бутылка с огневиски. Он усмехается. Ничего сверхъестественного, никаких видений: он просто надрался до гриндилоу перед глазами. Скорпиус сжимает виски и со второй попытки все-таки поднимается, с трудом стаскивает одежду и плюхается на постель. Никаких струпьев и сажи, а покрывало само упало, потому что он пьяный сполз на пол. Скорпиус вытягивается в полный рост и смотрит в потолок. Голова раскалывается, в глазах двоится, в душе пусто: ни боли, ни отчаяния, ни страха, лишь скорбь отдается эхом в сознании. Скорпиус привычно списывает все на алкоголь. На это раз ему снится его Джессика. Она кидает в него снежками и убегает, прячется за деревья, но он находит ее раз за разом, а она только смеется, целует в нос и выворачивается, чтобы снова убежать. Скорпиус любуется вихрем огненных волос и нежностью в зеленых глазах, запоминает до мелочей. Впервые после ее смерти он спит спокойно. Впервые видит ее именно такой, какой помнит. Впервые не хочет умереть. Скорпиус берет колдографию с прикроватной тумбочки и долго рассматривает родные черты лица. Он не понимает, как это произошло, но уверен: без Джессики не обошлось. Как и всегда, она дала ему силы идти дальше. Без нее, но с памятью в сердце. Скорпиус знает: так или иначе, она всегда будет рядом. Он выполнит данное ей обещание. Теперь выполнит.
Название: Внутри и снаружи Автор: Mystery_fire Бета: Кислое Яблоко Автор обложки: FoxAlica Фандом: Гарри Поттер Пейринг/персонажи: Скорпиус Малфой/Гермиона Грейнджер Скорпиус Малфой/Беллатриса Лестрейндж Люциус Малфой Драко Малфой/Астoрия Гринграсс Рейтинг: PG-13 Жанр: Drama/Romance Размер: Миди, 5578 слов Статус: Закончен Саммари: Иногда нужен правильный человек снаружи, чтобы понять, что происходит внутри. Предупреждение: AU, ООС, Инцест От автора: Написано на конкурс «Hogs Team Battle». Размещение: Запрещено без разрешения автора. Дисклеймер: Моя только фантазия.
Читать здесьВ свои восемь он впервые забредает на чердак. Ищет, где спрятаться от отца после очередной проказы, замечает неприметную дверь в конце коридора и юркает туда. Скорпиус доволен собой хотя бы потому, что смог дотянуться до ручки, — пусть кончиками пальцев, встав на носочки, но смог же. Детская всеобъемлющая радость переполняет его целиком, заполняет до краев, но отец все не идет, а просто сидеть и ждать его Скорпиусу скучно. Он оборачивается и не сдерживает удивленно-восхищенного вопля. Скорпиус и раньше видел, как маги на картинках двигаются, улыбаются и даже разговаривают, но эта женщина завораживает своими очарованием и грацией. Он замирает и смотрит на нее, раскрыв рот, а она наслаждается реакцией, красуется, размахивает пышными юбками. Скорпиус хлопает в ладоши, подпрыгивает на месте и просит: «Еще, еще, еще!», пока разъяренный отец не вытаскивает его оттуда. Он строго-настрого запрещает снова приходить сюда и накладывает мощнейшие запирающие чары, но Скорпиус слышит, как женщина издевается над отцом: «Ты не сможешь мне помешать». Скорпиус дает себе слово узнать, кто она. Гермиона сидит у кровати и ждет, когда он придет в себя. Снова на дежурстве в Мунго в Рождество — уже который год подряд. Она даже не пытается маскировать мешки под глазами, горестные складки у губ, — как же она устала. Она поднимает взгляд, замечает, что Скорпиус проснулся, и чуть улыбается: — Похоже, я от тебя никогда не избавлюсь. — Ты и сама этого не хочешь, — уверенно заявляет он, но тут же закашливается. — Да неужели? — Гермиона только ухмыляется, даже не делая попытки облегчить его «мучения». — Бессердечная! — шутливо восклицает он, но тут опускается на подушки. — Кто кроме меня будет веселить тебя в праздники. Со стороны это кажется дружеским подтруниванием, но на губах оседает горечь. Каждый год как по часам: у него передозировка чего-нибудь эдаким, у нее сверхурочные, чтобы не чувствовать себя одинокой и ненужной. — Пятый раз не перебор? — губы все же изгибаются в усмешке. — На ужин бы тогда пригласил. — Считаешь? — склоняет голову набок Скорпиус и щурится. — Приятно. Она почти на себе ощущает, как его голова тут же взрывается адской болью, желудок сводит судорогой, руки и ноги вытягиваются по швам, а из горла рвется крик: истошный, разрывающий на части. Он требует одного — убить грязнокровку. — Ты его не получишь, Грейнджер, — шипит Скорпиус не своим голосом, но с такими знакомыми интонациями. — Не позволю. — И тебе здравствуй, Беллатрикс. Давно не виделись, — устало и почти обреченно вздыхает Гермиона. — Выпьешь? Скорпиус отмахивается, но Гермиона к этому готова: обездвиживает тело и осторожно вливает зелье, зажимая пальцами нос, чтоб наверняка. Пара минут — и на нее снова смотрят серые глаз со смесью страха и благодарности. — Снова? — Ты же знаешь, как она неадекватно на меня реагирует. Вместо ответа в тишине палаты раздается смешок, отражается от стен и звучит, звучит, звучит, издеваясь над ними. — Я честно пытался принимать зелья, но она тут же их сплевывает и заставляет пить антидоты, — оправдывается он. — Я так устал… Гермиона подается вперед и сжимает его ладонь. Видимо, ее крест — поддерживать околдованные души, показывать им свет. С Гарри хотя бы было понятно: случайность, просчет, неосторожность Волдеморта, а здесь… планомерный захват власти над разумом ополоумевшей теткой. — Мне придется сказать Драко, — осторожно возвращается она к давнишнему разговору. — Больше некуда откладывать, она все сильнее завладевает твоим разумом. И Скорпиус кивает. Это говорит Гермионе куда больше любых слов. Он понимает, что сам уже не справится, и сдается на милость. Судорожно сжимает ее пальцы и грустно улыбается: — Ты ангел, знаешь это? Она отмахивается, но не в силах сдержать ответную улыбку. — Это моя работа. Гермиона видит, как гаснут искры в его глазах, уголки губ опускаются, брови хмурятся. Правильно, мальчик, расстраивайся, злись: чем больнее сейчас, тем проще будет потом. Пока в его голове мадам Лестрейндж, ему и думать-то о Гермионе не стоит, да и незачем. Она колдомедик, поклявшийся спасать жизни, а он пациент, в мозг которого влезла Пожирательница смерти. Больше тридцати лет прошло, а отголоски войны не стихают. Когда Скорпиусу исполняется девять, женщина появляется на картине в холле. Чуть щурится, но все так же ослепительно улыбается. Крутится вокруг своей оси, показывая платье и себя, и посылает воздушные поцелуи. Скорпиус захлебывается восторгом и не может отвести взгляда: настолько она прекрасна. — Беллатрикс, — различает он сквозь шорох платьев. — Вам подходит, — тут же бесхитростно заверяет ее. Улыбка на мгновение становится похожей на хищный оскал, но Скорпиус уверен: ему кажется. Свет неудачно ложится или он моргает в этот момент. — Скорпиус, — зовет его бабушка, и Беллатрикс исчезает, подмигнув на прощание, а он все стоит и глазеет на портрет. — Мы тебя заждались, — укоряют его, и он послушно идет в залу, но не думает ни о чем, кроме Беллатрикс. Этим же вечером Скорпиус перерывает все семейные альбомы, пока не находит ее. Беллатрикс Лестрейндж, урожденная Блэк. Он осторожно поглаживает уголок колдографии, где она смеется вместе с бабушкой и озорно подмигивает какому-то темноволосому парню и дедушке. Беллатрикс бросает ему взгляд исподлобья, наклоняется и лепит снежок, который летит прямиком к Скорпиусу. Он откладывает альбом, улыбается и засыпает, подложив руки под щеку. Не замечает, как она самодовольно ухмыляется с картины на стене. — И все это время ты знала и ничего не говорила?! Малфой орет, как будто его ритуальным ножом режут на части. И Гермиона вполне бы поняла, если бы из-за сына переживал, но того, похоже, больше факт сокрытия информации беспокоит. И главное кем? Подлой грязнокровкой Грейнджер. — Не моя вина, что сын тебя не доверяет, — устало отмахивается она. — Да как ты… как ты… Похоже, запасы его красноречия иссякают, чему Гермиона несказанно рада. Получасовая истерика Малфоя все-таки утомляет. — Давай ты письменно изложишь, как именно хотел бы меня убить, а пока поговорим о том, как вылечить Скорпиуса. — Попытаться вылечить, — слабо возражает он, появившись в дверях, и пытается улыбнуться. Не выходит. — Я запретила тебе вставать! — она обхватывает его поперек спины, давая возможность опереться. — Не время играть в благородство! — Скорпиус вздыхает и переносит весь вес на нее. — Малфой, помоги. Драко наконец отмирает и подхватывает сына с другой стороны. Когда они опускают его на кровать, Скорпиуса уже бьет озноб. Гермиона заботливо укрывает его одеялом, накладывает сканирующие заклинания, поит зельями. — Он никого так беспрекословно не слушает, — не сдерживается Драко. — Это нормально, — и после паузы добавляет: — Я его лечащий колдомедик. — Ты мой ангел-хранитель. — Скорпиус ловит ее руку и целует ладонь. — Тогда сделай мне одолжение, не провоцируй приступ, — она треплет его по волосам. — Пойдем, Малфой, — зовет спустя пару минут, когда Скорпиус засыпает. — Ты же можешь ему помочь? Гермиона усмехается. Горбатого могила исправит. Бравада рассыпается на куски, как только появляется страх. К чему только было устраивать это нелепое представление. — Попытаюсь. — Не тот случай, когда стоит вселять надежду. Ей бы и самой хотелось поверить, но шансы слишком малы. — Беллактрикс была сильной волшебницей, да и воздействие беспрерывное на протяжении долгого времени. Мне жаль, — обращается к только подошедшей Астории. — Единственное, что могу обещать, — пока он жив, я не перестану пытаться. Астория судорожно хватается за Драко, они так и застывают в неуклюжих объятиях друг друга. Им нужно время, чтобы осознать, прийти в себя. У Гермионы его нет. Скорпиус не помнит, когда она впервые с ним заговаривает. То есть сам разговор отпечатывается в памяти до мельчайших деталей, но сколько ему было лет, при каких обстоятельствах — не знает. Наверное, во сне, а может, во время приступа лунатизма. Время от времени домовики Мэнора находили его в кладовках, на чердаке и даже рядом с подземельями: Скорпиус уверенно ходил по коридорам, толкал двери, заглядывал в комнаты, вот только глаза были закрыты, а сам он наутро ничего не помнил. С тех пор Гермиона — его лечащий колдомедик. С тех пор Беллатрикс стала появляться чаще. — Привет, малыш, — картина появляется из ниоткуда, буквально на глазах вырастает из камня. Скорпиус трет кулаками глаза, но она не исчезает — Беллатрикс только смеется. — Не бойся, это просто меры предосторожности. — От кого? — мгновенно спрашивает он, едва не подпрыгивая от азарта. Наконец-то с ним поиграют во что-то новое и интересное, от занудных книжек и домовиков кружится голова, а о чем-то другом ему и подумать не дают — сразу запрещают. — От твоего отца, конечно. Он всегда был непослушным мальчишкой. — Она подходит ближе к краю, кажется, еще немного — и выйдет из полотна. — Если узнает, что я с тобой играю, — прикладывает палец к губам, — сделает все, чтобы помешать. Ты же ему не скажешь? — Скорпиус мотает головой. — Тогда я буду приходить чаще, — подмигивает, — играть, — вертит в руках палочку, — и рассказывать секреты. Скорпиус кивает, подается вперед и протягивает руку к портрету. Там, где он касается его кончиками пальцев, искрит магия, покалывает кожу и будто забирается внутрь. — Но папа хороший, — завороженно глядя на разряды энергии, не возражает — по-детски заступается за отца. — Конечно, — с готовностью соглашается Беллатрикс, — но ты лучше. Избранный, — усмехается. Скорпиус не замечает движения палочкой, слышит только неразборчивый шепот, а спустя пару секунд видит в ее руках медальон. Маленький, простой, но очень красивый. Скорпиус тянет к нему руки, естественно, не может взять, но упрямо пытается. — Тише, малыш, — улыбается она и протягивает медальон ближе. — Запомнил? — Он поспешно кивает. — Найдешь его в Мэноре, забери себе и никому не показывай. Пусть он всегда будет с тобой. — Она дожидается еще одного кивка. — Это будет наша с тобой тайна. Картина с глухим щелчком исчезает так же неожиданно, как появилась. Скорпиусу даже щипает себя за руку несколько раз — ничего не меняется, но уже в следующую секунду оказывается в своей постели, судорожно сжимая одеяло. Рядом с ножкой кровати лежит тот самый медальон. Он быстро поднимает его и сжимает в руке. От гладкого металла идет тепло, на секунду чудится, что он слышит смех Беллатрикс, но морок быстро рассеивается. Скорпиус кладет его под подушку, не разжимая руки, чтобы утром надеть под одежду и не снимать. Гермиона закрывает очередную книгу и устало вздыхает. Ни одной надежды на чудо, ни одной лазейки. Конечно, у нее есть одна идея, но это слишком рискованно, и только один человек может помочь в этом. Тот самый, что спит в палате, закутанный в сотню одеял, под неусыпным надсмотром сиделок-домовиков. Она приоткрывает дверь палаты и смотрит на него. Совсем юный, не знающий жизни, но такой сильный: выдержать Беллатрикс не каждому дано, да еще и в своей голове. Гермиона горько усмехается. — Скорпиус привязался к вам. Она вздрагивает от неожиданности, даже шепот кажется криком в тишине Мунго. — Не знала, что вы здесь, — говорит, будто не услышала слов Астории. — Где же мне еще быть, когда сын умирает. Гермиона так и не научилась общаться с родственниками. С пациентами проще, ты просто делаешь свою работу, не вдаваясь в детали. Гермиона не любит успокаивать и давать ложные надежды: она колдомедик, а не Мерлин. — Он сильный мальчик, — большего она не может сказать. Гермиона и так уже обещала больше, чем когда-либо. — Он устал, — вздыхает Астория. — Сегодня просил бумагу, чтобы… — голос дрожит, она всхлипывает, практически давится рыданиями, и Гермиона в порыве жалости обнимает ее за плечи, а та только этого и ждет, утыкается в грудь и больше не сдерживается. За время работы Гермиона видела сотни безутешных матерей, но ни одну из них не утешала. Она снова смотрит на Скорпиуса, отказывается думать, что нет шансов его спасти. Он ведь ни в чем не виноват, мальчик, оказавшийся не в то время и не в том месте. Взгляд цепляется за блокнот, лежащий на тумбочке. — Так зачем ему нужен был блокнот? — Гермиона отстраняет Асторию и основательно ее встряхивает, чтобы быстрее пришла в себя. — Я… я… — Грейнджер, не тряси мою жену. — Драко тоже выглядит усталым, но куда лучше жены. — Дневник он решил писать... — запинается, взглянув на жену, — сказал, чувствует, что осталось недолго. Не в то время не в том месте. — Ну конечно, дневник! — хлопает себя по лбу она. Почти подбегает к Скорпиусу, хватает блокнот и раскрывает его. — Умница, — улыбается почти счастливо. — С Люциусом могу поговорить? Драко удивленно кивает, Астория даже перестает плакать, но Гермиона уже не думает о них. И как она могла забыть о Люциусе, если в первую очередь должна была вспомнить, впрочем, сейчас нет времени заниматься самоедством. — Малфой Мэнор, — без запинки произносит она, бросая летучий порох под ноги. Гермиона давно победила своих демонов и обязана помочь Скорпиусу. Он не виноват, что у Беллактрикс с ней старые счеты, весьма мелочные, стоит сказать. Гермиона хмыкает, когда видит вытянувшееся лицо Люциуса, и уверенно выходит из камина. — Добрый вечер. Надеюсь, не против поделиться знаниями о крестражах? — Она и сама понимает, насколько ядовито это звучит. — Почему-то я уверена, что вы знаете о них куда больше, чем может показаться. Гермиона понимает, что свалилась как снег на голову, но на любезности времени нет. Они оба это понимают, и оба знают, зачем она здесь. — Если бы речь шла не о моем внуке… — Меня бы здесь не было, — обрывает его Гермиона и протягивает дневник: — Взгляните. Это сегодня написал Скорпиус. Конечно, я могу ошибаться, но, по-моему, это шифр. — И с чего вы взяли, что я знаю к нему ключ? — Он не пытается увиливать, но и совсем не ерничать не может. Потирает лоб, разглядывая символы. — Потому что это вы подложили в книги Джинни дневник Риддла. Люциус вскидывает брови и переводит взгляд на Гермиону: — Не сомневаюсь, что даже на смертном одре мне не дадут забыть этого. — Помогите своему внуку — все, о чем я прошу, — пожимает плечами Гермиона. Вступать в бессмысленные перепалки ей совсем не хочется, да и ни к чему. Чем им мериться сейчас, когда война давно позади, а за плечами целая жизнь после. — Оставьте его мне, завтра утром поделюсь своими выводами. Гермиона кивает и идет к камину. Говорить о чем-то еще излишне. Они — люди дела, переливать из пустого в порожнее, не обладая полнотой информации, глупо и не свойственно обоим. «Завтра, — думает она. — Все будет завтра». Прежде чем скрыться в каминной сети, она ловит задумчивый взгляд Люциуса и возникшего перед ним домовика. Что ж, эта ночь будет трудной и для нее: Гермионе придется взвесить все «за» и «против», чтобы решить, готова ли она пойти ва-банк: спасти или убить Скорпиуса — другого варианта не будет, если она рискнет. Он в последний раз оглядывает свою комнату: завтра «Хогвартс-экспресс» увезет его далеко отсюда. Скорпиус инстинктивно стискивает медальон в кармане. Там Беллатрикс не будет. — Не будет, — повторяет одними губами. — Конечно, буду. Он вздрагивает и резко оборачивается, но в комнате никого нет. — Как это возможно? — крутится на месте, но ни картин, ни зеркал, в которые она обычно приходит. Даже призрачной дымки нет, если бы вдруг фантом… — Все может быть, — он слышит усмешку в голове, — в твоей голове. — Неосознанно сжимает рукой медальон, ставший почти талисманом. — Умница. Он вздрагивает и отшатывается. — Неужели?.. — Наша связь крепче и глубже, чем кажется. Скорпиус ощущает пальцами выемку, которой раньше не было, — или он просто не замечал? — и посреди комнату появляется неясный туман. Он клубится, но постепенно в нем вырисовываются очертания Беллатрикс. Она откидывает волосы на спину и улыбается, манит к себе, Скорпиус, как гипнотизированный, тянется, но ладони проходят сквозь Беллатрикс — она смеется. — Ты будешь со мной, — завороженно смотрит на нее, — ты всегда будешь со мной. Прозрачные пальцы дотрагиваются до груди, и Скорпиус почти уверен, что чувствует это касание. Иллюзорное, но такое реальное. — Конечно, — обещает она. — Я тебя не брошу… Морок разрушает хлопок аппарировавшего в комнату домовика, образ Беллатрикс рассеивается. — Пора, молодой хозяин, — Динки кланяется до пола. — Вас уже ждут. Он кивает. Скорпиус не один, а с Беллатрикс ничего не страшно. Гермиона засыпает только под утро, так ничего и не решив. За все время работы ей, пожалуй, никогда не было так сложно. — Личное всегда мешает, — говорит колдомедик Тодеус практикантке Грейнджер в первый ее день в Мунго, и она соглашается. Со временем срастается с этим правилом, потому что так и вправду проще. Она не имеет права позволять собственным эмоциям заслонять профессиональное чутье, поэтому следует этому правилу беспрекословно. Пока Малфой не приводит к ней на прием своего сына. Смешливого, непосредственного, милого ребенка с проблемами сна. Практически неизученная область медицины как магической, так и маггловской. Все лечение строится на догадках и экспериментальных методах, но, глядя в глаза этого мальчишки, Гермиона не смогла отказать, хоть и ничего не обещала. А сейчас она смотрит, как он спит, и чувствует себя как никогда беспомощной. Тусклый свет не может скрыть ни болезненную бледность, ни запавшие щеки, ни глубокие круги под глазами. Беллатрикс терзает его изнутри, а Гермиона ничего не может сделать. Только пытаться как можно меньше времени проводить рядом, чтобы не провоцировать приступы, и искать, искать, искать. Она вздыхает и привычным жестом накладывает диагностирующие заклинания. Без изменений: физическое истощение, нестабильный магический фон, стихийные выбросы энергии. — Начинаю думать, что ты игнорируешь меня, — усмехается Скорпиус. Она и не заметила, как он проснулся. — Тебе кажется, — она достает из кармана зелья и протягивает ему. — Я же твой колдомедик. Он грустно улыбается, быстро выпивает и чуть морщится. — Гадость. — Знаю. Гермиона забирает склянки, но уходить не торопится. Нужно, но хочется еще немного побыть с ним. Совсем чуть-чуть. «Нельзя привязываться к пациентам, — напоминает себе и сразу признает: — Поздно, эта грань давно пройдена». — Ты ничего не можешь сделать, — не спрашивает — утверждает он. — Я чувствую, что… Гермиона накрывает его губы ладонью. Чересчур поспешно, как ей кажется. — Рано сдаваться. Он усмехается — она ощущает это под своими пальцами, — а потом берет ее руку в свою и неожиданно крепко сжимает. — Ты не сможешь помочь, — его голос насквозь пропитан горечью, — потому что всего не знаешь, но даже если расскажу, все равно не получится. — Скорпиус… — Посиди со мной. И Гермиона не спорит. Есть в его взгляде что-то такое, чему она не может сопротивляться. Тоска? Смирение с неизвестностью? Усталость? Мрачная решимость. Она садится на стул рядом с кроватью, пусть ей и нужно обойти еще несколько пациентов; молчит, пытаясь по выражению его лица понять хоть что-то, но впервые за время их знакомства она не видит ничего. Глаза лихорадочно блестят, а пальцы поглаживают ее ладонь. Гермиона упрямо убеждает себя, что это благодарность пациента. — Беллатрикс взбесилась, когда я понял, что ты мне нравишься. Эти слова ставят реальность с ног на голову, и Гермиона принимает решение. Она не появляется в общей спальне, но Скорпиус слышит ее голос почти постоянно. Ехидные замечания за завтраком, фырканье на занятиях, когда она не согласна с преподавателями, возмущенные цоканья при взгляде на девушек. И если поначалу это и казалось ему странным, то со временем становится второй натурой. Он никогда не чувствует себя одиноким и в любой момент может поговорить с Беллатрикс. Она плюет на правила хорошего тона: не стесняется в выражениях, говорит, что думает, нашептывает делать, что вздумается. Это не чопорные родители с их высокоморальностью, не дедушка с бесконечными беседами о традициях и долге, не бабушка с уроками этикета. Беллатрикс его не сдерживает, наоборот, раскрепощает, и Скорпиусу это нравится. Он носит медальон на шее и не снимает даже в душе, несмотря на двусмысленные комментарии в голове. Если бы только можно было ее воскресить… — А кто сказал, что нельзя, — озорно подмигивает она и взмахивает нижними юбками. Сейчас в спальне никого нет, все еще за ужином. — Как? — он загорается этой идеей. Если бы Беллатрикс рядом, то было бы еще лучше. Тогда бы все было совсем по-другому: лучше, интереснее, свободнее. — А если я скажу, что придется убить, пойдешь на это? — прищуривается она, наблюдая, как у Скорпиуса вытягивается лицо и он инстинктивно отшатывается. — А нужно?— все-таки спрашивает дрожащим голосом. — Нет, конечно, — но ухмылка остается ехидной, — к тому же ты еще слишком маленький. Даже на девчонок не заглядываешься, — добавляет лукаво. — Так не на кого смотреть же, пластиковые все и с одинаковыми ужимками, — морщится он и передергивает плечами. — И мне не нравятся, — хмыкает Беллатрикс. — И это тоже, — соглашается он. — Да и зачем они, если есть я, — обольстительно улыбается она, Скорпиус чувствует невесомые прикосновения к коже, каждое проносится электрическим разрядом по телу. Он будто со стороны — хотя так и есть, это ведь лишь видение — видит, как касается губ Беллатрикс. Пробует их на вкус, втягивает в рот, посасывает. Она чуть стонет, прижимает всем телом к нему. Голова идет кругом от нахлынувших эмоций, его ведет. Хочется больше, ближе, острее. Еще… Беллатрикс отстраняется, когда ему уже нечем дышать, и облизывает губы. Его. — Ни одна с тобой не сравнится, — едва слышно выдыхает Скорпиус. Она довольно улыбается и растворяется в воздухе. Через пару секунд с ужина возвращается Перкинс. Она уходит, когда Скорпиус засыпает. Еле разжимает пальцы на своей руке, мельком смотрит на часы: Люциус уже должен прийти. Вряд ли он найдет нечто сверх того, что она и так знает, но все же Гермиона надеется. Она не любит терять пациентов, особенно тех, кто дорог. Этот мальчик и так прошел через многое. Мальчик, который только что признался, что она ему нравится. Гермиона фыркает и толкает дверь своего кабинета. — Здравствуйте, целитель Грейнджер, — Люциус поднимается из кресла и чинно кивает. — Здравствуйте, — она садится в кресло напротив. — Давайте без церемоний, время на исходе. — Как он? — маска степенности сразу слетает. Сейчас перед ней обеспокоенный дед, так-то лучше. — Без изменений, и это куда хуже, чем звучит. Приступ может накрыть в любой момент, и не факт, что в этот раз смогу его остановить. — А как они… она… они проявляются? — Люциус запинается, но быстро берет себя в руки. «Еще бы, годы практики не пропьешь, — ехидно думает Гермиона, но тут же одергивает себя: — Нашла время». — Единственное, что могу сказать наверняка, — это зависит от эмоций Скорпиуса. С остальным сложнее. Беллатрикс и при жизни была весьма непредсказуема, после смерти мало что изменилось, — невесело усмехается она. — И на меня по-прежнему реагирует весьма ярко. — То есть? — у Люциуса округляются глаза. — Когда ты рядом, она показывается чаще? Гермиона кивает, а Люциус начинает судорожно листать одну из принесенных с собой книг. — Вот, — тыкает пальцем в начало страницы он, — читай. — «Крестраж активнее всего проявляет себя рядом с тем, кто для него наиболее опасен...» И что с того? Я колдомедик, и так понятно, что я хочу его уничтожить. — Дальше, дальше, — отмахивается он. — Читай между строк. — «… поскольку он порождение темной магии, ослабить его может только самая светлая». Люциус, ну это же чушь! — почти кричит Гермиона. — Яд василиска и меч Гриффиндора... Он раздраженно выхватывает книгу из ее рук и почти выплевывает концовку абзаца: — «Опасным для крестража является человек, к которому источник украденной энергии испытывает сильные чувства». Понимаешь наконец? — Если вы о том, что Скорпиус меня любит или что-то около, то он мне об этом уже поведал, — фыркает Гермиона и складывает руки на груди. — Вот только сомневаюсь, что это тот случай, когда поцелуй истинной любви расставит все по своим местам. Люциус смотрит на нее несколько минут, раскрыв рот, а затем нервно смеется. — Видимо, это что-то маггловское, но я не о том. Мы можем спровоцировать приступ, без прямого контакта с крестражем никак, и тогда уничтожим. Сможешь достать яд василиска? — По-моему, вы до сих пор знаете больше, чем я, потому что совершенно не вижу логики. Не понимаю, зачем ее выманивать и при чем тут чувства? Она хмурится, пытаясь собрать все известное воедино, но мозаика не складывается. Ключевая деталь ускользает. — Объект, в который запечатывается осколок души, нейтрализовать не так сложно, а вот освободить от его власти источник возможно, если только… — Я спровоцирую Беллактрикс, случится очередной приступ, и только после этого смогу уничтожить медальон ядом, если хочу, чтобы у Скорпиуса был шанс жить нормально, — побелевшими губами договаривает Гермиона. — У нас нет другого выхода. Достаточно одного взгляда на Люциуса, чтобы понять: вариантов на самом деле больше нет. Она ведь и сама думала об этом, но сказанное вслух, да еще и другим человеком, это кажется еще более пугающим. Страх пробирает до костей, и она вдыхает поглубже. — Отвлеките Драко с Асторией. — Дожидается утвердительного кивка. — Через час. Ему нужно немного поспать. Люциус молчит, но она чувствует спиной испытующий взгляд, когда собирает карты других пациентов. — У меня обход, извините. — Он ведь и тебе небезразличен, — говорит Люциус, когда она уже открывает дверь. — Он мой пациент, — не оборачиваясь, бросает она и выходит. И когда она перестанет врать хотя бы себе? Гермиона всегда собранная и тактичная, задает прямые вопросы и ждет таких же ответов, но Скорпиус не может. Сказать о Беллатрикс — все равно что признать себя сумасшедшим во всеуслышание. Все чаще он думает: может так оно и есть? Все чаще он слышит ее голос и без медальона. Все чаще ощущает себя не в своей тарелке, будто кто-то подглядывает за ним в замочную скважину. — Тебя что-то беспокоит. — Гермиона читает его, как открытую книгу. Ему некуда прятаться от ее внимательного взгляда. — Но по какой-то причине ты не хочешь рассказывать. Скорпиус пожимает плечами. — Все в порядке, — срывается с языка привычная ложь. — Если беспокоишься, что я скажу родителям, не стоит. Все, что ты скажешь, останется между нами. — Все колдомедики говорят нечто подобное, это оговаривается в их контрактах, Скорпиус уверен, но, несмотря на это, он верит ей. Она не закрывается, он не чувствует даже намека на ментальный щит. Гермиона дает ему выбор: поверить на слово или проверить, но ему это не нужно. Слишком боится испортить единственные в его жизни честные, доверительные отношения. «Единственные?» — раздается отголосок недовольного голоса Беллатрикс. — Я по-прежнему хожу во сне, — заученные фразы комом застревают в горле. — Иногда помню все до мельчайших деталей, иногда только смутные образы и шорохи, а иногда совсем ничего. — И от чего это зависит? Он передергивает плечами. Почему она такая понимающая? Он не может рассказать ей про Беллатрикс, а обманывать с каждым разом все больнее. — Откуда я знаю, — огрызается он, и Гермиона приподнимает брови. — Ты первый раз так агрессивно себя ведешь, — спокойно замечает она, без обвинения или обиды. «Ты всего лишь ее пациент», — ехидно усмехается внутренний голос. Его или Беллатрикс? Он путается, теряется в эмоциях, не всегда различает, где заканчивается его личность и начинается ее. — Наверное, это нормально. — Ты так думаешь? Он удивлен. Он говорит это вслух! — Нет, — тушуется он. — Я не должен был. — Скорпиус, посмотри на меня. — Он покорно поднимает голову, взгляд замирает на ее улыбке. — Ты никому ничего не должен, запомни это. Расскажешь, когда сам захочешь. «Нельзя быть такой идеальной! Так просто не бывает!» — эхом отдается в мозгу крик Беллатрикс. — А если я боюсь? — невольно вырывается у него. — Значит, когда наберешься смелости, — улыбается она и встает. — На сегодня все. Скорпиус не хочет уходить, но время и правда вышло. Он поднимается, неуверенно улыбается и медленно идет к выходу, будто надеется, что Гермиона передумает, окликнет его, и они еще поговорят. Но за ним уже закрывается дверь, ничего не происходит. «Я всего лишь ее пациент», — думает он и с пугающей ясностью осознает, что ему этого недостаточно. Найти яд василиска куда проще, чем собраться с силами. На кону невинная жизнь мальчика, который ни в чем не виноват. Сколько еще она будет сталкиваться с отголосками войны? Сколько неуничтоженных артефактов искалечат чужие жизни? Сколько Пожирателей смерти выползут из темных углов и начнут убивать? Гермиона видит смерть постоянно, но по-прежнему не умеет с ней смиряться. Винит себя в том, что не может спасти всех, как ни пытается. Она всегда неравнодушна, даже если кажется наоборот, но этот случай, этот мальчик — тот самый момент «икс» для колдомедика, который изменит все. Личное перевешивает, с Беллатрикс у нее свои счеты, и сегодня она спросит с нее по полной. — Не знал, что яд василиска так просто достать, — Люциус кивает на склянку в руках Гермионы. — Личные запасы, — бросает она. — Вдаваться в подробности не намерена. Ни одна живая душа не знает, что после битвы она припрятала несколько клыков на всякий случай. Всерьез она не думала, что такое может случиться, но уж лучше быть готовой ко всему, чем расслабиться и получить удар в спину. — Я и не собирался… — Пора, — обрывает она. — Я пойду одна. Без вариантов, — жестко добавляет, когда Люциус уже открывает рот. — Вы не целитель, я — да. К тому же лишние эмоции нам ни к чему, их и так будет с избытком. Она не дает ему возможности возразить, заходит в палату и тут же накладывает запирающее заклинание. Скорпиус уже не спит, непонимающе переводит взгляд с Гермионы на дверь и обратно. — Что случилось? Гермиона вдыхает поглубже. Пришло время пойти ва-банк. — Ты больше, чем просто пациент, — в омут с головой, — но это ничего не меняет. Я старше тебя на целую жизнь. Скорпиус резко садится на постели, морщится, но, кажется, не обращает внимания на боль. — Зачем давать надежду, чтобы сразу забрать? — задает вполне логичный вопрос. — А я знаю. — Гермиона приподнимает брови. — Ты боишься сделать неправильный выбор, поэтому вообще ничего не делаешь! И она не возражает. Не столько потому, что прав, сколько потому, как он это говорит. Твердо, убежденно и почти зло, будто долго об этом думал. Хотя почему будто. — Так будет лучше для всех. — Она крепче стискивает медальон, чувствует, как он нагревается: Беллатрикс просыпается. — Знать, что чувства взаимны, и упрямо отказывать от них — верх глупости, — он сжимает кулаки и пытается встать, но тут же падает. — Мальчишка! — Гермиона инстинктивно подбегает к нему. — Идиот, — выхватывает палочку и проверяет показатели. Всплеск активности может привести к приступу… Она еле сдерживается, чтобы не рассмеяться истерично. Инстинкты выше разума. Несмотря на необходимость спровоцировать крестраж, она рефлекторно заботится, чтобы этого не случилось, потому что тогда Скорпиусу будет больно. — Это твоя вина, — выплевывает ей в лицо. — Все из-за тебя, — сминает в кулаках одеяло. — Беллатрикс не вредила бы мне, если бы у меня был другой колдомедик, она любит меня. Гермиона отшатывается и только сейчас замечает, что медальон горячий, а радужка Скорпиуса становится темной. Начинается. — Твой отец лично просил главного целителя об этом, — голос почти не дрожит, она рада уже этому. — Я этого не хотела и уж тем более не просила, претензии не по адресу. — Дрянь, — он что есть силы хватает ее за руку. От неожиданности Гермиона вскрикивает, и на нее снова смотрят серые глаза Скорпиуса. — Прости, прости, пожалуйста. Это все она, я не хотел… Гермиона накрывает его губы ладонью. — Извиняться придется мне, когда все закончится. И улыбается настолько ласково, насколько сейчас способна. Она уже тянется к медальону, когда Скорпиус резко дергает ее на себя, шепча: «Пожалуйста» — и впивается в губы жадным поцелуем, в который вкладывает все чувства, что испытывает: отчаяние, боль, страх, смятение, удивление и любовь. И Гермиона не может не ответить просто потому, что сама устала сопротивляться, потому что через несколько секунд появится Беллатрикс, потому что она больше не позволит себе этого, если он останется жив. Крестраж проявляет себя секунд через тридцать. Гермиона не рассчитывала и на пять. Видимо, Скорпиус борется с ним постоянно, или ему так дорога Гермиона… Ей некогда об этом думать, от одного взгляда на его искаженное лицо больно. Беллатрикс шипит, обводит зубы языком. — Поганая грязнокровка, — почти ласково тянет она губами Скорпиуса. Губами, припухшими от поцелуя, Мерлин ее побери. — Ну здравствуй. Снова. — Прощай, — произносит Гермиона и выплескивает яд василиска на медальон. Тело Скорпиуса выгибается, лицо искажается мукой, вопль нечеловеческой боли разрывает барабанные перепонки. Момент истины. Время идет, крики становятся только громче. Гермиона с замиранием сердца отсчитывает минуты: она не знает, чего ждать теперь. — Предатель! — заходится визгом Беллатрикс. — Ты знал, ты все знал и позволил ей это! — Понятия не имел, — оправдывается он, когда тело сводит новой судорогой. — Как посмел! Разве нам было плохо вместе?! — Хорошо, — стонет он, но веревки скручивают по рукам и ногам, душат. — Я оберегала тебя, холила и лелеяла, давала все, что только просил! Из ушей течет что-то горячее и липкое. Кровь? Крики доносятся как сквозь вату. Скорпиус закрывает глаза: он не может видеть Беллатрикс, под веками красный туман. Суставы выкручивает, кожу стягивает. Он уверен: именно так чувствует себя умирающий. — Неблагодарный щенок, как и папаша. — И последнее, что он слышит: — Не достанешься никому. Пустота обволакивает его коконом. Ни слуха, ни зрения, ни осязания. Мир распадается на тысячи осколков, и каждый вонзается в мозг. Все кончено. Беллатрикс больше нет, значит, и его тоже, иначе просто не может быть. Больше он ничего не помнит.
* * *
— Сынок... Скорпиус чувствует, как его гладят по волосам. Это рай? — Астория, тебе нужно отдохнуть, — непривычно мягкий голос отца только убеждает в нереальности происходящего. — Оставь, — резкий тон деда заставляет усмехнуться. Вот уж кто не изменяет себе. — Он… он… — дрожащий голос матери выдергивает из морока, Скорпиус продирается сквозь него. В раю она не может быть такой несчастной. — Я позову Грейнджер. Скорпиус даже не понимает, кто это говорит. Все затмевает одно слово: «Гермиона». Воспоминания сплетаются в вязкую паутину: какофония звуков и образов сосредотачивается на поцелуе. Невозможном, но единственно важном. Он должен услышать, что это правда. От нее. Она должна признать это. Секунды растягиваются до бесконечности: причитания матери, тихие уговоры отца, стук открывающейся двери, вздохи деда. — Его жизни ничего не угрожает, — режет по ушам отстраненный голос Гермионы. — Чего-то более конкретного пока не могу сказать. Скорпиус слушает только ее голос, не слова. Она снова надевает маску колдомедика. Ни одной эмоции, только по существу. Она колдомедик, он пациент. Скорпиус закусывает губу, чтобы не застонать от отчаяния. Снова, все начинается снова. — Чувствуешь ее внутри? — Он не будет ей отвечать. Не сейчас, иначе выдаст себя с головой. Скорпиус не хочет. — Я знаю, что ты не спишь. Не хочешь открывать глаза, твое право, но глупо молчать, не из любопытства спрашиваю. — Глупо делать вид, что ничего не было. От шелестящего смешка кулаки сжимаются сами собой. — Хотел бы обсудить это с родителями? Скорпиус распахивает глаза и тонет во взгляде карих глаз. Она сидит у его постели так близко, что он чувствует запах ее духов — или это ее собственный? Гермиона улыбается и, кажется, не собирается уходить. — Я не чувствую ее внутри. Ничего не чувствую. — Она чуть хмурится и кивает, что-то записывает. — Кроме желания поцеловать тебя. Гермиона выгибает бровь. — И никакой путаницы в мыслях, агрессии, стука в висках? Видимо, Беллатрикс и правда больше нет. — Только не говори, что лучше все забыть, — он берет ее за руку и крепко сжимает. — Не будет лучше. — Не сразу… — Обманывай себя, если так хочется, — вдруг покорно почти соглашается он. — И в чем подвох? — Гермиона прищуривается, но руку не отнимает. Она достаточно его знает, что заметить хитрый блеск в глазах. — Я чудом выживший пациент, который не может обойтись без своего колдомедика, — тянет ее на себя. — Естественно, в сугубо медицинских целях, — закрывает рот ладонью. — На ближайшие несколько лет, а там посмотрим, — и целует, пока Гермиона не опомнилась. — Видимо, с моим внуком и правда все в порядке, — насмешливо цедит дед. Скорпиус еле успевает прикусить себе язык, чтобы не послать его куда-нибудь прогуляться. — Пока не могу дать каких-либо гарантий, — Гермиона отстраняется и поправляет прическу. — Нужно время, чтобы убедиться наверняка. — Разумеется, — дед растягивает гласные так, что хочется в него запустить чем-нибудь тяжелым. Неприкрыто издевается. — Вы закончили осмотр? Гермиона кивает и одергивает халат. — Позже встретимся в моем кабинете, заберете ваши книги, а сейчас извините, у меня есть и другие пациенты. Скорпиус не видит ее лица, но уверен, что он бесстрастно. Она так быстро переходит от одного состояния к другому, что он только удивляется. Когда она уже почти берется за ручку двери, ее догоняет лаконичное, но прочувствованное «спасибо» деда. — Это моя работа, — усмехается она и выходит, а Скорпиус смеется до колик в животе, вызывая недоумение у родителей, которые заходят спустя несколько минут. Похоже, ему придется смириться, что в первую очередь он пациент, а уже потом… Это он выяснит в ближайшее время, когда пригласит ее на ужин. В первый и далеко не последний раз. Теперь, когда Беллатрикс больше не сдерживает его, Скорпиус может себе это позволить.
Это было чертовски весело, но я безмерно рада, что таки закончилось)) Во всем виновата ~Dalila~, она меня почти заставила, но в принципе по большому счету и не пожалела)) Поисписалась по ГП правда еще на полгода вперед Зато оказывается могу еще писать скорпигерм да еще и с инцестом параллельным. На злости пишется потрясающий дарк. Настолько потрясающий, что до сих пор пока еще нравится. Пожалуй, слегка самодовольно, да* Давно хотела написать кроссовер с Волчонком, но вместо Драко/Лидии родился мэрриш со Скорпиусом, помогающим Лидии смириться со смертью Джордана *я добрая, да* Ну и так вспоминала, за что люблю некстов и скорполил в частности, даже как-то ностальгия)
Приятно было поиграть со старыми знакомыми, приятно найти новых) Непременно еще встретимся не на этом сайте, так на другом, я все еще хочу конкурс кроссоверов
Автор: Mystery_fire Бета: Кислое Яблоко Фандом: Люцифер Пейринг: Хлои Деккер/Люцифер Морнингстар Рейтинг: R Жанр: Romance Размер: Мини, 2233 слова Статус: Закончен Саммари: Хлои не может ждать следующего дела – да даже завтрашнего дня, – чтобы встретиться с Люцифером. Предупреждение: AU От автора: Автор не смог пройти мимо 1.09 и не додумать альтернативную концовку. Размещение: Запрещено без разрешения автора. Дисклеймер: Моя только фантазия.
Читать здесь Глядя вслед Люциферу, Хлои задается вопросом, сможет ли она когда-нибудь разгадать этого человека. Она снимает с него маску за маской, но так и не приближается к истине. Он упрямо пытается убедить ее, будто все в порядке, но Хлои не слепая. Ничего не в порядке. В его голове тараканов столько, что никакого времени не хватит разобраться. Она хочет понять, помочь, но он не пускает. Надевает личину пижона и ловеласа, пряча искренние эмоции. Хлои это беспокоит. Люцифер незаметно заполняет собой ее жизнь настолько, что не думать о нем невозможно. Особенно когда он такой: подавленный, сломленный, одинокий, но уверяющий, что все хорошо. Никаких шуток и двусмысленных намеков, ни тени улыбки, боль и тоска в глазах. Это не тот Люцифер Морнингстар, с которым она познакомилась когда-то. Сколько времени прошло? Неделя? Месяц? Хлои кажется, что она знает его вечность. Он повсюду. Иногда она просыпается среди ночи от кошмаров, вскакивает с кровати, и ей чудится запах его парфюма. Его слегка шатает, и Хлои требуется вся выдержка, чтобы не броситься к нему: не обнять, не предложить свое плечо, чтобы выговориться. Снова. Нельзя. Сейчас не время. Она чувствует: Люциферу нужно побыть одному, разобраться в своих эмоциях. Он слишком потрясен смертью отца Фрэнка, как бы ни отрицал. Будто это личная утрата, будто он смог наконец найти равного себе собеседника, друга — и тут же потерял. Хлои почти уверена, что кто-то близкий его предал, растоптал, поэтому Люцифер не может доверять людям. Хотел бы, но не в состоянии себя пересилить: прячется за роскошью, алкоголем, женщинами, а теперь еще и расследованием убийств. Иногда Хлои ощущает себя еще одним развлечением Люцифера — сорящего деньгами повесы, который находит новый способ развеять скуку и играет в него. А как только пресытится — усмехнется и исчезнет, будто и не было. Она вздрагивает. От резкого порыва ветра, убеждает себя, но сама не верит. Люцифера слишком много, чтобы она смогла с этим смириться. Он уже почти скрылся из виду, но Хлои стоит на том же месте, не двигаясь. Вспоминает, что дома ее ждет Дэн, что им нужно поговорить. Но как обсуждать отношения с одним мужчиной, если мысли заняты другим? — Детектив Деккер? — Она оборачивается к патрульному. — Мы закончили. Безразлично кивает и прощается. Можно уходить: почитать Трикси сказку на ночь, обсудить с Дэном злосчастный поцелуй, кажущийся сейчас совершенно неуместным, принять душ и лечь спать. Только тогда она позволит себе подумать о Люцифере. По крайней мере, так было бы правильно, но его появление в ее жизни сбивает ориентиры. Хлои не может забыть затравленный взгляд темных глаз, которые обычно провоцируют и соблазняют, а сейчас затягивают в пустоту — персональный ад Люцифера Морнингстара. Ей страшно оставлять его одного, но у Хлои есть обязательства, которые ждут ее дома. Нужно проведать Трикси, решает она, садится в машину и вставляет ключ в замок зажигания. Хватается за мысли о дочери и улыбается. Ее маленькое солнышко, которое все чаще спрашивает о Люцифере.
* * *
Когда она открывает дверь, ее встречают запах китайской еды и хмурый Дэн. Хлои снимает пиджак, вешает его на спинку стула и садится, устало прикрывая глаза. — Как Трикси? — Сопит в обнимку с любой игрушкой. — Губы Хлои трогает легкая улыбка. — Еду недавно привезли, так что я решил тебя дождаться. Она кивает и тянется к пакетам. По крайней мере, Хлои может сделать вид, будто расстроена, что Трикси уснула, не дождавшись ее. Слабое оправдание, но лучше, чем беспокойство о Люцифере. С кем-кем, а с Дэном это обсуждать она не собирается. Люциферу ведь даже поговорить не с кем. С Мэйз он не разговаривает. Линда? Может быть, но Хлои уверена, что к ней он не пойдет. Или хочет так думать? — Может, перенесем? — предлагает она, задумчиво разглядывая содержимое коробки. — Знаю, что сама хотела, но мыслями… — Не здесь, — заканчивает Дэн. — Я тоже. Хлои выдыхает с облегчением. Говорить с ним нет ни сил, ни желания. Они все равно ни к чему не придут. Этот поцелуй… сиюминутный порыв, иначе она не думала бы о Люцифере едва ли не каждую секунду. Она чувствует, что нужна ему. Именно она, именно ему. А у Дэна и без нее хватает проблем: со всем соглашается, погружен в себя. Ему или некогда, или безразлично то, что произошло, так зачем заставлять это еще и обсуждать. Можно просто забыть. Они в первую очередь родители, а со случайным поцелуем можно разобраться в другое время. Более подходящее. И она почти верит себе. Почти. — Извини, мне нужно быть в другом месте. — Хлои доедает лапшу и резко встает. — Присмотришь за Трикси? Дэн снова кивает, а она надевает кофту и берет ключи от машины. Хлои не может ждать следующего дела — да даже завтрашнего дня, — чтобы встретиться с Люцифером. В этот раз она не будет придумывать предлог: придет к нему и поможет отвлечься. Покажет, что он не одинок: у него есть Хлои.
* * *
Когда она входит в клуб, от заунывной мелодии становится совсем паршиво. А потом Хлои вспоминает: несколько часов назад он играл с отцом Фрэнком за этим же роялем. Игривые рок-н-ролльные ноты сменились тягучими траурными. Днем ему было хорошо, сейчас — тоскливо. Сколько же личностей в тебе уживается, Люцифер? Она опирается о дверной косяк и наблюдает. Прямая спина, волевой подбородок, шепчущие что-то губы и прикрытые глаза. Ей кажется, музыка забирает скорбь, вытягивает ее с каждым звуком, но Люциферу не легче. Так чувствует человек, который уже многое потерял и совсем не ожидал очередного удара. «Беда приходит, когда ее не ждут», — любил повторять отец. Хлои вздыхает и выходит из тени. — Привет, — осторожно подходит со спины и садится рядом на скамью. — Привет, — в его взгляде удивление, много удивления, но больше ничего. Он не рад? Хлои отгоняет подальше эгоистичную мысль. В конце концов, он ее не звал. Может, ни к чему было приезжать? Может, Хлои сама себя накрутила? Может, в глубине души она убедила себя, что должна приехать, чтобы оправдать собственное желание? — Как ты? — Она хочет оторвать себе язык, настолько банально это звучит. Хлои тщательно подбирает слова, но в голову лезет только сущая околесица — безликая и бессмысленная, не отражающая ни капли ее эмоций. Люцифер вопросительно приподнимает брови. Похоже, он согласен с ее мыслями. Она злится на себя, непроизвольно сжимает кулаки. — Почему ты здесь? — вопрос не в бровь, а в глаз. Он видит ее нервозность и переходит к делу, а Хлои смущается. Как выразить словами то, что у нее на душе? И сказать так, чтобы он понял ее правильно? Она вдыхает поглубже и выпаливает на одном дыхании: — Тебе нужен друг. Хлои видит, как меняется выражение его лица, и буквально захлебывается в его эмоциях. Пробирает дрожь. Ей страшно: она никогда не ощущала чьи-то чувства с такой силой. Она и свои не всегда так ясно осознавала. Люцифер будто забирается в ее голову и диктует мысли, потому что Хлои не может… не должна… не может сомневаться в своих же словах. Почему ей хочется стереть морщинку на его переносице? От навязчивого желания увидеть его ухмылку по спине бегут мурашки. А Люцифер все смотрит, не отпускает ее взгляд. Хлои завороженно замечает: зрачки расширяются, дыхание учащается — и судорожно цепляется за края кофты. В висках бьется: «Ты нужна ему», «друг». Вокруг становится тихо. Слишком тихо, потому что она слышит гулкие удары своего — его? — сердца. Тьма глаз обволакивает, затягивает в пучину безумия, иначе как объяснить, что она придвигается к нему чуть ближе и кладет руку на плечо? — Я с тобой, — шепчет еле слышно, но будто кричит. Люцифер опускает взгляд на ее губы, и Хлои накрывает. Она не помнит, кто первый срывается. От первого прикосновения под веками рассыпаются искры. Когда он прижимает ее к себе, по телу пробегают электрические разряды, будто он касается не кожи, а оголенных нервов. Хлои едва слышно стонет и обнимает его за шею, цепляется за плечи и отвечает на поцелуй с такой страстью, словно от этого зависит ее жизнь. От его губ невозможно оторваться, потому что таких ощущений она никогда не испытывала. Чувства смешиваются в клубок из тысяч нитей, который не распутать, да она и не пытается. С жадностью впитывает еле уловимые стоны и щедро отдает свои. Люцифер проводит языком по нижней губе, и она покорно подается навстречу. Сомнения давно отброшены, запретов не существует, выстроенная стена отчужденности исчезает, будто ее и не было. Она хочет этого мужчину, он желает ее… Какой он ей к черту друг?! Страсть перехлестывает через край, Хлои растворяется в ней. Позволяет Люциферу — да и себе — абсолютно все. То, о чем так часто запрещала себе думать. То, чего и представить не могла. Тому, кто так умело провоцировал и не спешил. Люцифер прикусывает ее губу, и Хлои стонет, выгибается ему навстречу. Хочет больше, ближе, откровеннее. Воздух в легких заканчивается, она уже задыхается, но боится отстраниться, потому что тогда это все может оказаться сном. Как много раз до этого. Его руки забираются под ее кофту, скользят по обнаженной коже, распаляют. — Люцифер, — стонет на выдохе, хватая ртом воздух, когда он спускается поцелуями к шее. — Повтори, — хрипло просит он. — Люцифер, — на пару тонов выше — он кусает ее за мочку. Хлои отклоняется, открываясь, и проезжается локтями по клавишам. Звук режет по ушам, возвращает в реальность. В мозгу мелькает шальная мысль: «Что ты творишь?» Хлои пришла не для этого. Поддержать, а не заниматься… Чем? Она готова отдаться ему здесь и сейчас, но что будет дальше? Кем Люцифер будет ее считать? Говорила о дружбе, а вместо этого позволяет обнимать, целовать, ласкать. Это не поддержка — отвлечение. — Остановись. — Пытается отстраниться, но он не позволяет. Сжимает грудь через ткань лифчика, и Хлои гортанно стонет. Люцифер играет на ее ощущениях не хуже, чем на рояле. — Пожалуйста… — Она не узнает собственный голос, так жалко — почти умоляюще — звучит. — Тебе же нравится, — захватывает сосок и пропускает его между пальцев. — Тело не врет. — Не так. — Его язык выписывает круги на ключице. — Можем пойти в спальню. — Поднимается к губам, но она отворачивается. — Что не так? Ты же сама пришла. В его глазах непонимание и немного — злость. Она вздыхает, остро чувствуя близость разгоряченного тела. Хлои и сама возбуждена до предела, но это неправильно. Так не должно быть. — Как друг. — Она и сама понимает, как глупо это звучит в контексте. Его рука все еще на ее груди, а она вдруг вспоминает о морали. — Чтобы поговорить, возможно, напиться, но не… — Трахаться? — подсказывает Люцифер. Она кривится от нарочитой грубости. — Это как сцена из дешевой мелодрамы, ты же понимаешь? — Он резко отодвигается, Хлои ощущает противную пустоту в душе и мгновенно мерзнет. Она кутается в кофту, на что он усмехается. — Хотя бы поруганную добродетель не изображай. — Люцифер… — И не называй меня по имени! Он вскакивает, бросает злой — разъяренный! — взгляд и поспешно засовывает руки в карманы. Чтобы не прикасаться к ней. — Я виновата... — начинает она, но он перебивает: — Уходи, — чеканя каждую букву. Хлестко. Больно. Как пощечина со всего размаха. — Что? — она часто-часто моргает. Хочет верить, что ей послышалось. — Послушай… — Я сказал, уходи! Он хватает барный стул, швыряет в стену, и он разлетается в щепки. Хлои вздрагивает. Ей страшно. Она не знает такого Люцифера. Не хочет знать. В глазах бушует адское пламя. Он в бешенстве. В который раз за вечер Хлои оглушают его эмоции. Она теряется и не знает, как поступить. Боится оставлять одного в таком состоянии, но и находиться рядом боится. — Извини, — лепечет одними губами и отшатывается от исказившегося лица. — Это худшее, что ты могла сказать. Хлои поднимается и идет к двери, чувствуя на себе его тяжелый взгляд. Она не решается сказать что-то еще: только усугубит. Хотя куда уже хуже. Зачем она вообще пришла? Выпроводила бы Дэна восвояси, проворочалась полночи без сна, и все бы осталось на своих местах. А что теперь? Позволила себе слабость — пожинай плоды. Она поступила как эгоистка. Добавила Люциферу еще один повод для злости. Дура, какая же она дура… Идиотка! Что теперь делать? Как она в глаза ему будет смотреть? Как теперь работать вместе, в конце концов? Никак, с неожиданной ясностью понимает Хлои. Она все испортила. Проехалась грузовиком по свежим ранам, отказала в том, что сама предложила. Она прислоняется к стене, медленно оседает на землю и утыкается лбом в колени. Что. Ей. Теперь. Делать? Ее не волнует, что она на улице и может простудиться. Плевать, что скажут прохожие, если увидят. Она его потеряла, не успев обрести. — И долго ты еще собираешься тут сидеть? — Люцифер берет ее за подбородок и поворачивает лицом к себе. — Холодно, между прочим. — Хлои кивает, но даже не делает попыток подняться. Он тяжело вздыхает и дергает на себя. — Вот ведь упрямая, — снимает пиджак и накидывает ей на плечи. — Я… я… В голове оглушающая пустота. Что ему сказать? Зачем он вышел да еще так бережно обнимает? Обнимает? Она вскидывает голову и смотрит — пялится — во все глаза. — О, начинает доходить, — усмехается он: не привычно, а горько. — Ты права. — О чем ты? — не понимает Хлои. Отказывается понимать. Стоящего сейчас перед ней Люцифера она тоже не знает. Все чаще она думает, что вообще понятия не имеет, что он за человек. Как определить, за какой из его масок настоящий Люцифер? Когда он искренний, а когда играет? — Ты и правда дьявол, — говорит скорее себе, чем ему. — Спутал все мысли, сбил ориентиры, убил рациональность. Оставил только эмоции, в которых я ни черта не смыслю. — Эй, — он накрывает ее губы ладонью, — перестань самоистязаться. Это просто был длинный и тяжелый день. Сейчас ты вдохнешь, выдохнешь и успокоишься. Она удивленно поднимает брови и ежится. И правда зябко. — А потом? — Поцелуешь меня, естественно, — пожимает плечами он и улыбается краем губ. Улыбается? — И я отвезу тебя домой. — А потом? — Тебе обязательно все знать наперед, да? Так же не интересно. Расслабься и получай удовольствие. — А если я не умею? — прищуривается Хлои, замечая чертенят на самом дне его взгляда. — Я научу, — и целует ее, едва касаясь губ. И это совсем другой поцелуй. Не дразнит и не распаляет — обещает. Будто говорит: «Я подожду, пока ты будешь готова», а слышится: «Прекрати зажиматься и просто доверься». И Хлои расслабляется. Когда-нибудь она все-таки узнает, какой Люцифер на самом деле. Нужно время, много времени, но она готова ждать и докапываться до истины. По крайней мере, скучно им точно не будет.
Автор: Mystery_fire Бета: Кислое Яблоко Автор обложки: FoxAlica Фандом: Мстители, Голодные игры, Гарри Поттер Пейринг: Стивен Роджерс (Капитан Америка) Наташа Романофф (Черная Вдова) Хеймитч Эбернети Финник Одэйр/Энни Креста Пит Мелларк/Китнисс Эвердин/Гейл Хоторн Гермиона Грейнджер/Скорпиус Малфой Люцифер Морнингстар Рейтинг: R Жанр: Drama Размер: Мини, 3033 слова Статус: В процессе Саммари: Вариации на тему потерянного человека. Предупреждение: AU, ООС От автора: Во всем винить нехватку времени и эмоциональный раздрай. Размещение: Запрещено без разрешения автора. Дисклеймер: Моя только фантазия.
СтивСтив Он устал для других, но не умеет для себя. Разучился, забыл. Иногда ему кажется, что ничего не чувствует, но вспоминает о долге, чести, ответственности. Ходячая мораль, всепоглощающая совесть — ярлыки, набившие оскомину. Он просто человек, потерявшийся в жизни. То, что было важно в сорок пятом, сейчас привычка. Замкнутый круг, из которого ему уже не выбраться. Он не знает, как это сделать. Опять же, не умеет. И не знает, сможет ли научиться. А просить помощи не у кого. Человек, который был уверен, к чему стремится в жизни, утонул семьдесят лет назад. Ощущает руку на плече. Наташа. Только она подходит так тихо и не навязывает свое общество. Молчаливо поддерживает, но понимает ли?.. Вряд ли. У нее свои тараканы, совсем не похожие на его. — Ванда все лучше контролирует свою силу. Сухо и по существу. — Она сильная. Возможно, сильнее любого из нас. Факты и никаких эмоций. — Ей нужен ты. Безапелляционный тон и ни капли сомнения. — Она неравнодушна к Вижену. Очевидно, и бросается в глаза. — Я не об этом. — Я знаю, — Стив скидывает ее руку. — Скоро приду. Она тяжело вздыхает и уходит. Наташа не может ничего сделать. Не может залезть ему в голову, не может ничего исправить. У Капитана Америки сбились ориентиры, и только он сам в состоянии поставить перевернувшийся мир на ноги с головы. Только он. Если не получается для себя, не в силах помочь и другим. Если хоть иногда быть просто Стивом без оглядки на звездно-полосатый костюм, дышится легче, чувствуется ярче. Вспоминается, что значит жить.
НаташаНаташа Сначала шпионка, а потом уже женщина. Агент, Мститель, кто угодно — бесполое существо. Иногда она и сама воспринимает себя только так. Эмоции на задний план, задание — на первый. Ее так учили на протяжении многих лет. Взращивали, готовили, учили убивать, и она не жаловалась. Пока не встретила Клинта и не увидела другую сторону. Пока ей не доказали, что можно жить, делая то, чего от тебя хотят. — Нат, нам пора, — он как всегда вовремя. Она кивает и перезаряжает пистолет. — На Пятой авеню новый бар открыли. Сходим после? Клинт усмехается и закидывает лук за спину. — Может, лучше к нам? Она качает головой и выходит. Они прикрывают друг друга. По привычной схеме, слаженно и без задержек. Цели падают как подкошенные. Кого нужно убить — мертв, кого нужно нейтрализовать — ранен. Черная Вдова не щадит, Соколиный Глаз не промахивается. Все заканчивается даже быстрее, чем она рассчитывает, или Наташа теряет счет времени. С ней бывает, когда слишком абстрагируется от цели, чтобы не дать слабину. Этому ее тоже учили. — Почему ты отказалась? Клинт не был бы собой, если бы не спросил. И она не отвертится после пары бокалов виски. Еще и от жены его придется отмазывать. — Не хочу нести эти эмоции в твой дом. Ни к чему, — она улыбается и толкает его в плечо. — Пыл драки, запах крови, а у вас гармония и покой. — С каких пор такая деликатность? — он опирается о барную стойку и заглядывает ей в глаза. — Ты же знаешь, что я всегда выслушаю и не осужу. Она залпом выпивает бокал и просит повторить. Клинт наливает, но взгляда не отводит. Он привык добиваться своего, каким бы ни было сопротивление. — Нат... — Расскажи лучше о детях. Наташа уже толкается? Она улыбается, но в горле ком, который мешает говорить. Сжимает гортань, и ей это на руку. Слушатель из нее всегда был хорошим. Сбор информации, анализ, использование — ее конек, но с Клинтом хочется расслабиться. Отключить мозг, отодвинуть эмоции и просто наслаждаться моментом. Хотя бы так она может прикоснуться к обычному человеческому счастью. Прикоснуться и помочь сохранить.
ХеймитчХеймитч Почему люди начинают пить? Кто-то от безделья, кто-то от безысходности, а он — чтобы забыться. День за днем, год за годом топит в виски мысли, чувства, память. Иногда даже верит, что получается, пока не проваливается в один из кошмаров. Таких, что футболка прилипает к спине, руки сжимаются в кулаки, ноги немеют. Таких, что не стереть ничем, что ни делай, но он все равно упорно пытается. Ночь за ночью, неделя за неделей. Его жизнь вымощена трупами. Этот выбор сделал за него жребий. Случайный, беспристрастный, объективный. Одна случайность, перечеркнувшая будущее. Хеймитч не живет, он существует; каждый год привозит в Капитолий на убой двух очередных подростков. Он должен быть для них отдушиной, поддержкой, но сам еле балансирует на грани. Никчемный, ненужный, одинокий. В Голодных играх нет победителей — только выжившие, которые делают вид, что в порядке, но вскакивают посреди ночи в холодном поту. У всего есть своя цена. А потом появляется Китнисс. — Стой, Питт. Не ходи за ним, он все равно ничем не поможет. Пьяный же в стельку. Первый удар. — Как нам выжить? — и втыкает нож в стол. Рядом с его пальцами. Второй. — У меня сестра… — еле слышное, а в тишине несказанное: «Я обязана выжить». Контрольный в голову. Китнисс безошибочно находит все его болевые точки и давит. Редко намеренно, чаще подсознательно. С каждым днем он все больше видит в Китнисс себя шестнадцатилетнего. Та же вера, прямолинейность, упертость. Та же непокорность судьбе. И едва ли не впервые за последние двадцать пять лет ему страшно. Он уверен, что Китнисс выиграет, и не хочет, чтобы она повторила его ошибки. Глядя со стороны, Хеймитч осознает, насколько жалок. А на экране Китнисс морщится от боли, сидя на дереве. Закусывает губы, чтобы не кричать, не показывать слабость профи, которые только этого и ждут. Обсуждают, как именно ее убить, смеются, издеваются. Китнисс загоняют в угол, обступают со всех сторон и наслаждаются зрелищем. Но эту девочку не взять голыми руками. Она прирожденный боец, и это подкупает настолько, что Хеймитч отодвигает стакан с виски в сторону и идет на поклон к спонсорам. Он даст ей возможность стать непохожей на него, а уж как поступить — выбирать ей.
ФинникФинник «Держать себя в руках в десять раз сложнее, чем сойти с ума». Кажется, так он говорит Китнисс, вот только сам едва ли верит. Воспоминания об Энни вытягивают на поверхность, но мысли о том, что с ней делают в Капитолии, тут же засасывают в трясину безнадежности. Апатия, безразличие, беспомощность заполняют до краев. Ни разу в жизни Финник не чувствовал себя настолько жалким. Даже на Арене в четырнадцать. Даже когда впервые оказался один на один с «поклонником». Даже когда Энни сходила с ума на своих Играх. Когда начинается бомбардировка Тринадцатого, он почти рад. Хоть какое-то движение, сдвиг с мертвой точки. Возможно, Бити сможет это использоваться и пробиться в систему безопасности Капитолия, узнать, где держат победителей, и тогда Финник не оплошает. Хватит и того, что Мэгз защитила Энни, а он не смог. Не предусмотрел такой вариант развития событий или был слишком самонадеян, чтобы рассмотреть эту возможность. Сколько раз можно наступать на одни и те же грабли! — Мы знаем, где Энни. — Облегчение и надежда накрывают с головой, но интонация Хеймитча не предвещает ничего хорошего. — Но ты нужен нам здесь, — жестко заканчивает он. — Зачем? — Нужно отвлечь внимание Сноу, чтобы отряд остался незамеченным. Китнисс сейчас не в состоянии, да и тянуть время она не умеет. — Только действовать, не думая о последствиях, — горько усмехается Финник. — Так чего вы от меня хотите? — все-таки спрашивает он, но уже знает ответ. — Расскажи свою историю. Победитель Голодных Игр — ярлык, от которого не отделаться, где бы ты ни был и что бы ни делал. Пожизненное ярмо, которое идет впереди. И пусть, если так он сможет спасти Энни, неважно какой по счету раз, потому что каждый день без нее — чистилище, выжигающее душу каленым железом. Финник говорит и говорит, а сам представляет, что совсем скоро увидит ее, обнимет, вдохнет запах волос. Без Энни он безэмоциональный инвалид, переспавший с половиной Капитолия, без души, без сердца — только совершенное тело. Всем, что у него есть, Финник обязан Энни. — Финник! — кричит она, срывая капельницы, и бежит к нему. — Энни, — еле слышно выдыхает он, крепко прижимая к себе. Ради этого ощущения он готов прожить заново самые страшные моменты жизни. Энни собирает его разодранные части воедино и делает Финника целым. Только рядом с ней его место.
КитниссКитнисс В Тринадцатом много времени для самоанализа, хочет она этого или нет. Обрывочные сведения, военный распорядок, скудные ресурсы — много слов и никаких действий. Она даже не может охотиться: не разрешают. И Китнисс думает, слишком много вспоминает, размышляет, препарирует себя, как лягушку. Когда она превращается в Сойку-пересмешницу? Когда на Жатве называют имя Прим? Когда вызывается добровольцем? Когда попадает на Арену? Иногда ей кажется, все началось в день смерти отца. С тех пор она не была просто дочерью и сестрой: Китнисс стала главой семьи. Если бы не это… Эффи все равно вытянула бы имя Прим. Жребию неважен статус, материальный достаток или количество членов семьи. Случайность, совпадение… судьба? Но если изменить цепь событий, и остальное может стать другим, ведь так? Бесчисленные вопросы путаются в голове, сталкиваются, один продолжение другого, а ответ на предыдущий противоречит следующему. Колыбельная для Руты гасит последнюю надежду даже на подобие нормальной жизни. Китнисс хоронит Прим и вместе с ней — прежнюю себя. Ни в чем не виноватый ребенок, спасший ей жизнь. Это она должна была умереть, а не светлая, чистая Рута. Еще одна случайная, но неизбежная смерть. Вот только взрыв в шахте не зависел от нее, а вонзившееся в грудь Руты копье предназначалось именно ей. Это ее вина, вина Китнисс. Если бы она была чуть трусливее, сейчас у кого-то на руках умирала бы Прим. Наверное, в этот момент она впервые четко осознает: дороги назад больше нет. После избиения Цинны на ее глазах, Китнисс признает, что пора с этим что-то делать. Сколько еще Сноу будет диктовать, как ей себя вести и что говорить? Так не может продолжаться и дальше. Она решает выжить, несмотря ни на что. Встретиться со Сноу и отомстить за каждую слезу — ее и близких, — заглушить боль мрачным удовлетворением. Покорность не решает проблем, своенравность ставит под удар родных, но они и так под угрозой, что бы ни происходило вокруг. Ярость клокочет в каждой клетке тела. Она стискивает зубы, не отпускает взглядом обратный отсчет и с последним ударом гонга ныряет в воду. Похищение Питта — последняя капля. Она упорно продолжает называть это так, потому что тогда хоть немного снимает бремя вины, которой и так слишком много. Разрушенный Двенадцатый, Рута, Цинна — и это только самое дорогое. Мама наконец оживает, Прим расцветает, а внутри Китнисс — выжженная пустыня. Она спит, ест, ходит, отвечает невпопад и думает о Питте. Постоянно. Только рядом с Гейлом забывается. Эгоистично, но она любит обоих. По-разному, но одинаково сильно. Питт напоминает о становлении Сойки, Гейл верит в символ революции, но знает лучше всех. Она забивается в темный угол в катакомбах, обнимает колени и раскачивается из стороны в сторону. Китнисс обязана спасти Питта, не имеет права снова бросить Гейла. Китнисс или Сойка, Сойка или Китнисс? — Коэн отправила отряд для спасения Питта в Капитолий. Все добровольцы. Угадай, кто вызвался первым? — Хеймитч, как всегда, сама деликатность. Только по делу, но с примесью горечи. — Гейл, — выдыхает она. Ей не нужен ответ, она и так знает. Он пытается соответствовать Сойке-пересмешнице. Бросается в пекло и выполняет невозможное, так похоже на нее, но иначе. У Китнисс не было выбора, Гейл делает его сам, хотя кого она обманывает? Она шла за Прим, он — за ней. У всех свои мотивы. Лишь бы вернулись. Оба. Остальное она сможет исправить.
ГермионаГермиона Каждый день одно и то же: лечь за полночь, еле встать рано утром. Хронический недосып, вечная усталость и безразличие ко всему окружающему. Она рисует стрелки, проводит пару раз тушью по ресницам, красит губы — маска на сегодня готова. Она будет улыбаться, говорить, задавать вопросы и тут же отвечать на них. Механическая кукла, живущая по распорядку. Никто не видит, что прячется за фасадом, потому что наплевать. Люди — марионетки, рабы собственной зоны комфорта. Шаг — и нет ничего, только горечь обманутых ожиданий. Месяц за месяцем жизнь проходит мимо, но она упрямо продолжает делать вид, что не замечает этого. Когда все размеренно, меньше сюрпризов. «Хватило с меня риска в юности», — повторяет, как мантру. Стук каблуков отдается эхом в пустынных коридорах. Она приходит на работу первой, уходит последней. Из-за каждого угла выглядывают призраки прошлого и тут же прячутся от ее тяжелого взгляда. Пару кружек кофе спустя скрипит перо по пергаменту. Возвращается та, которую боятся, и поэтому уважают. Несгибаемая и уверенная. Лидер по натуре, начальник по призванию. И этого хватает ровно до вечера среды, когда пуговицы летят на пол, сыплются проклятия, эмоции вырываются наружу. Тени отступают перед натиском бури. На столе больше нет места бумаге, на нем — она. Стонет, кричит, вцепляется ногтями в кожу. Секс как анестетик на несколько часов, но и он по графику. Никаких опозданий, никаких отговорок. — Белье, — шипит сквозь зубы. — Новое куплю. Звук рвущейся ткани вызывает одобрительный стон. — Дверь, — пытается командовать она, прижатая его телом. — Уже давно никого нет. Он резко входит в податливое тело. Она кусает его за шею, он в отместку впивается пальцами в бедра. Наверняка придется сводить синяки. Снова. Он вытрахивает из нее жалость к себе так самозабвенно, что она забывает свое имя. И благодарна ему за это, но никогда не признается вслух. Раз за разом наблюдает, как он одевается после, не глядя на нее. — Увидимся через неделю, — произносит по привычке. — Пришлю сову, — на автомате поправляет она. Сын заклятого врага — единственное утешение стальной леди. Она щурится от полупрозрачного дыма, попадающего в глаза. Дело не в молодости или легкодоступности: с ним не нужно притворяться, соответствовать ожиданиям. Он знает ее такой, какой она стала, и никогда не узнает, какой была. Кто бы мог подумать, что именно со Скорпиусом Малфоем она почувствует себя женщиной через столько лет. Ошибка, превратившаяся в традицию, — в среду она всегда занята. На несколько часов реальность становится ощутимой, чтобы после пары сигарет снова превратиться в морок. Гермиона Грейнджер шесть дней в неделю только притворяется живой, но кому какое дело.
ВандаВанда Когда ее впервые назвали Ведьмой, она гордилась. Наконец ее оценили по достоинству, испугались силы. Уважение складывается из страха, это ей внушали с детства. Чем больше можешь разрушить, тем больше у тебя власти. С тобой считаются, к тебе прислушиваются. Ей нравится, когда ее называют Ведьмой. Она усмехается и швыряется сгустками энергии. Так и должно ощущаться счастье, разве нет? - Обладание силой выделяет среди прочих, но по-настоящему превозносит умение правильно ей распорядиться, - Стив разговаривает с ней, как с маленьким ребенком, и Ванда злится. - А кто определяет это правильно? Общество, которое нас боится? – Она поджимает губы и хочет скрестить руки на груди, но Стив не позволяет. Берет ее ладони в свои и смотрит своим тем самым взглядом, от которого по всему телу бегут мурашки. - Не закрывайся, - чуть улыбается уголком губ. – Правильно не означает «хочу» или «могу», правильно значит «лучше для всех». - Люди – эгоисты, - возражает Ванда. - Почему я должна думать о них, а не о себе? Она посылает взгляд исподлобья, но скорее из чувства противоречия, чем гнева. Со Стивом вообще сложно спорить. Он разбивает все ее аргументы, выворачивает каждое слово совсем в другую сторону, и все окрашивается в совершенно иные цвета. Потому что это Стивен Роджерс. Потому что это Капитан Америка. - Потому что ты можешь их спасти. И ты Мститель. Она хмурится. Ванда видела много людей: красивых и уродливых, добрых и злых, заботливых и отвратительных. Разных. - Не все заслуживают второго шанса, - заявляет уверенно. Стив сильнее сжимает ее руки, и она морщится. - Многие сказали бы так и о тебе, - виновато улыбается он и выпускает ее ладони. Сразу становится холоднее, она ежится. – Не нам решать, кто достоин жизни, а кто нет. - Ходячая мораль, - горько усмехается она, вспоминая слова Альтрона, и кутается в шаль. - Какой есть, - пожимает плечами Стив. – Я верю – нет, знаю: ты хорошая, просто в твоей жизни было много плохого. Любой бы запутался. – Он сжимает пальцами ее подбородок и приподнимает, заглядывает в глаза. – Ты прежде всего Ванда, а потом уже Алая Ведьма. Она вздрагивает. Хочет отвернуться, но не может. Стив задевает за больное. Можно ли отделить одно от другого? Можно. Ванда прячется за Ведьмой: боится, что без нее станет слабой и беззащитной – беспомощной. Ее боятся, когда глаза вспыхивают красным, а из пальцев вырывается сила. Кто она без этого? Обычная беженка без рода и племени. - Без нее нет меня, - шепчет она и опускает взгляд. - Ее нет без тебя. Ванда чувствует его дыхание на своих губах, закрывает глаза и… надеется. Он не переступит черту, она знает. Стив не просто друг или наставник, давно нет: он маяк, не позволяющий увязнуть в бездне отчаяния, боли, ненависти к себе. Он направляет, показывает лучшее в ней, о чем сама Ванда даже не догадывалась. Он в нее верит, несмотря ни на что. Только он. И учит правильно распоряжаться силой. Ванда ждет, пока он отодвинется, уйдет, оставит ее одну, но этого не происходит. Она приоткрывает глаза и видит его губы. Это как наваждение. Соблазн, которому она не может сопротивляться, как ни пытается. Ванда уже открывает рот, чтобы хоть что-то сказать, отвлечься, но Стив ее опережает. Накрывает ее губы своими, мягко и, кажется, нежно. Он будто просит разрешения, и Ванда охотно его дает. На эти мгновения она кажется себе обычным человеком: живым, дышащим, чувствующим. Стив заполняет дыру в ее груди, и Ванда больше не ощущает себя потерянной.
Люцифер - new!Люцифер Он редко задумывался о причинах своих поступков. Если нравилась вещь — брал. Делал что хотел. Упивался вседозволенностью и наслаждался властью. Люцифер мог позволить себе все, но не чувствовал себя полноценным. Дымящиеся руины ада настолько же однообразны, насколько и райские кущи, когда смотришь на них из века в век. Ничего не происходит, ничего не меняется. Люцифером овладевает скука. Он увязает в ней. Даже самые изощренные пытки пресыщают, когда превращаются в рутину. Ему нужно что-то новое, что-то неизведанное, что-то другое. — Мэзикен! — От его крика выжженная земля идет трещинами. Демонесса тут же появляется перед ним. — Хочешь развлечься? Ее губы кривятся в ухмылке, во взгляде разгорается предвкушение. — Кого будем наказывать сегодня? — Смертных, конечно. — Довольный произведенным эффектом Люцифер взлетает и протягивает к ней руки. — Ты со мной? И Мэзикен соглашается. Она всегда с ним, куда бы Люцифер ни пошел. Единственное вечное, что он не хочет изменить в своей жизни. Мэйз знает толк не только в развлечениях, но и в преданности. Ради того, чтобы встретить ее, стоило пасть, но он не признается в этом вслух. Благодарить за что-то отца? Люцифер никогда не станет этого делать; вместо этого заставляет Мэйз отрезать ему крылья. Не потому что они неуместны в новом мире, нет — чтобы показать отцу: он ушел и больше не вернется. Когда-то он был умнейшим ангелом, но стал олицетворением зла. Разящим мечом Господа. Бунтующий сын отрекается от отца, он и так слишком долго шел у того на поводу. Любимого сына не скидывают с небес, отговариваясь важной миссией. Ссылка в преисподнюю — не высшая степень доверия, а наказание за неповиновение, как бы отец ни пытался убедить в обратном. Люцифер потратил достаточно тысячелетий, предоставляя людям место для самоистязания. Теперь его очередь грешить, тем более что все долги аду он уже отдал, что бы ни думали на небесах. Он имеет право на разнообразие. Времени для самопознания было предостаточно. А здесь — в Лос-Анджелесе — он может развлечься на славу, не думая о последствиях. Дьявол знает самые сокровенные желания каждого, так почему бы не исполнить свое — получить свободу.
Дилемма дня: хочу написать Гарри Поттер/Роза Уизли, а на ГП-фандом совсем не стоит Без понятия, как это возможно, но оказывается легко и непринужденно
Особенно когда смотреть на шикарнейший арт шикарнейшей Bud_Jul. С 1 тура «Hogs Team Battle» не отпускает ^_^ Вот как смотрю на него, так чувствую себя на месте Розы, которая вглядывается в этот шар ^_^ Психодел психоделичный мерещится
А вот что мне очень-очень нравится: на фидбуке последние опубликованные фемслэшные фики в первые дни, а то и часы получают кристаллики) И как бы не показатель, и как бы мелочь, но поскольку фем пишут мало, читают тоже не очень, приятно Особенно в отношении одних из самых любимых текстов
А теперь о подарках-текстах)) Вполне себе рекламы псто, я щитаю)) Раз уж коллажи показала, не могу не показать фики, тем более что безумно люблю этих людей))
Текст № 1. Мэрриш. Кислое Яблоко замечательный светлый человечек, который терпит мои закидоны уже почти три года)) Мужественно бетит мои тексты, читает тексты, как только они рождаются, знает обо всех моих самых бредовых написанный, ненаписанных, задуманных и прочих идеях)) До последнего не знала, будет ли что-то, а когда увидела, буквально запищила)) Как говорит Катя, дарить текст с предупреждением "Смерть персонажа" странно, но когда это подарок мне, то ничего удивительно))) Любитель, ценитель и активный райтер дарк и психодела не может не оценить))
Название: Ширма Автор:Кислое Яблоко Канон: Волчонок Размер: миди, 8133 слова Пейринг/Персонажи: Лидия Мартин/Джордан Пэрриш Категория: гет Жанр: AU/Angst/Darkfic Рейтинг: NC-17 Предупреждения: AU Краткое содержание: Она не может объяснить, почему ей так важно находиться рядом с ним, но если её жизнь – головоломка, то кусочек под названием «Джордан Пэрриш», как ей кажется, поставить на место проще остальных. Размещение: Запрещено без разрешения автора.
Текст № 2. Карлайл Каллен с ОЖП. Не, я не люблю Сумерки, хотя и смотрела фильмы, читала книги, но я люблю Карлайла, Джаспера и Элис) И когда была оргом конкурса на фанфиксе не могла пройти мимо этого чудесного текста. Вполне себе драма и дарк, но без надрыва и перехлестывания эмоций через край, вдумчивый, степенный, на мой вкус, вканонный. С Катей - опять-таки Катя - мы с этого конкурса и начали общаться, потом я ее затащила на другой конкурс, где я уже не орг, а просто капитан команды)) И я очень рада, что этот человечек появился в моей жизни)) А уж ее приписка "Самокопание и дарк повелительнице красивущего дарка и самоанализа!)" и вовсе умилила до безобразия))
Название: Cacciatore Автор: Черный Человек Канон: Сумерки Размер: мини, 3322 слов Пейринг/Персонажи: Карлайл Каллен/Новый Женский Персонаж Категория: гет Жанр: Darkfic/AU/Drama Рейтинг: R Предупреждения: смерть персонажа Краткое содержание: История расскажет вам о том, что произошло однажды в небольшой английской деревушке близ Лондона в 1663 году с юным Карлайлом Калленом. От автора: На конкурс "К неизведанным приключениям". Тур второй. Группа: 3 Жанр: Darkfic Тема: Время стирает из памяти лица тех, кто остался в прошлом. Касательно AU: подразумевается временной промежуток, не свойственный канону, но упомянутый в нем. Детальное искажение канона. "Cacciatore" - Охотник (от итальянского) Имею знакомство только с двумя книгами и тремя фильмами, НЕ являюсь поклонником этого фандома, однако Карлайл Каллен - персонаж с довольно интересной мне историей. Размещение: Запрещено без разрешения автора.
Текст №3. Мертур. Пожалуй, самый неожиданный презент)) С Женей общаемся не так давно)) Знакомы не первый год, она одна из самых постоянных моих читательниц еще со времен первых текстов по ГП, страшно сказать, три года назад) А не так давно Женя попросила отбетить текст на конкурс и начали общаться ближе, а потом все ближе и ближе, и в общем все бетим и бетим) И хоть я Мерлина почти не смотрю, но Женя выбирает потрясающе милые и теплые тексты для перевода, пишет собственные прекрасные тексты, которые бетить одно удовольствие) Конкретно этот текст умилил до невозможности, тем более что Мерлин выбирал подарок Артура, пусть, на Йоль, но тем не менее)
Название: Signs Переводчик: SectumsepraX Автор: sassafrasx Оригинал:archiveofourown.org/works/3067331/ Язык: Английский Наличие разрешения: Разрешение получено Канон: Мерлин Размер: мини, 1647 слов Пейринг/Персонажи: Артур Пендрагон/Мерлин (Эмрис) Категория: слэш Жанр: Humor Рейтинг: General Краткое содержание: Первым знаком стал голубь. О сложностях при поиске подарка. От автора: Ставлю слэш, но тут все настолько безобидно... Размещение: Запрещено без разрешения автора.
Аж два дня собиралась, наконец свершилось) Это был день удивительных открытий, по-другому не назову) С появлением мультифандома в моей жизни весной 2015 года столько новых людей появилось, с которыми общаюсь постоянно, но до дня рождения не осознавала, сколько их, тем приятнее было увидеть)) И день удивительных подарков, кстати сказать) Настолько удивительных, что посыпались с самого раннего утра) Не помню уже сколько, но очень давно для меня др не особенно и праздник. Просто в день, в который я просто становлюсь старше. Собственно, осознаю я это "старше" еще в районе месяца-двух, потому что... Потому что в душе мне 17, сколько бы не было по паспорту. А поскольку это просто день, отмечаю я всегда с самыми близкими, причем сборы перемежаются фразами подруги: "Ты будешь отмечать, ничего не хочу слушать". Вот и получается, что второй год подряд собираются подруга с универа, подруга с предыдущей работа, подруга с нынешней работы) Друг со школы все никак не залетит, то заграницей, то заболел, но это же не последний др, еще появится) Цветов надарили, хоть я просила без них) Постельное белье подарили, хоть и просила не заморачиваться) Да еще и моего любимого цвета - красное) Со звездочками, которые оказались цветочками хД Пообщались, посмеялись, поделили новостями)) Классическое "как здорово, что все мы здесь сегодня собрались") Вот с этой позиции я люблю др) А потом пришла домой и марафон приятных неожиданностей продолжился, и это все очень круто)) Рада, что все эти люди есть в моей жизни) Которые помнят и искренне поздравляют) И хоть др - это просто еще один день в году, но чертовски приятный)
Вот уж чего не ожидала, так не ожидала) В смысле я знала, что Поля любит Джессику, ни раз об этом говорили, но вот такого прекрасного подарка не ожидала)) Ну потому что мои страсти поутихли, а теперь хочется вернуться к ним)) Тем более что Поле я обещала еще один фик по ним))