Фандом: Миднайт, Техас
Персонажи: Оливия, упоминается Оливия/Лем, Фиджи
Категория: джен
Жанр: в какой-то мере пропущенная сцена, вероятно, драма
Размер: драббл, 596 слов
Рейтинг: PG-13
Саммари: У них на двоих тысячи ошибок, несчетное количество смертей и осознание — таким, как они, хэппи-энд не положен.
От автора: Таймлайн — конец 1.06.
Предупреждение: возможно ООС
читать дальше
Пусть из ненависти родится любовь.
Фиджи ведь и впрямь верит в эту мантру. Мило, но потрясающе наивно. Люди не меняются. Даже осознавая последствия своих поступков, даже раскаиваясь, даже не желая повторять ошибки вновь. Если внутри есть тьма, ее не перебороть. Она будет расти, как снежный ком, множиться и выплескиваться в самый неподходящий момент. Она будет пожирать каждую клетку, пока гнев не станет невыносимым.
Пусть из жестокости появится добро.
Насилие не может порождать свет, только хаос и страдания. Боль разрушает, и чем ее больше, тем сложнее сохранять связь с реальностью. Почти невозможно балансировать на грани и не падать в бездну. И если бы не Лем…
Оливия поджимает губы.
Если бы не Лем, не было бы вообще ничего. Возможно, и ее не было бы. Вероятно. Скорее всего.
Она хмыкает и окидывает всех взглядом. Каждый в своих мыслях. Им нечего терять, но привычка бежать не покидает до сих пор. Любого из них. Несмотря на то, что каждый на своем месте. Привычка въедается в кожу и стоит дать слабину, чуть оступиться, и она возвращается. Они все здесь изгои в той или иной степени. Кто-то прячется от себя, кто-то от семьи, кто-то от властей. Если Оливия, что и поняла, так это то, что от мнимого дыхания в спину не спасет ни одна тихая гавань, какой бы безопасной та не казалась, какой бы надежный человек не был рядом, как бы не хотелось любить, а не воевать.
Почтим память ушедших.
А скольких убила сама Оливия? Скольких отпевали из-за ее ножа или пистолета? И пусть, она убеждена, что все они заслужили ту смерть, что получили, это не отменяет слезы родных и панихиды. Она убийца и солжет, если скажет, будто жалеет. Оливия принимает себя такой, какая есть, не оправдывает, но и не корит. Так или иначе это был ее выбор — не в полной мере осознанный, но обдуманный и, пожалуй, закономерный. С тех пор она никого не щадит, и ей воздастся сполна. Особенно ей, сколько бы Лем не говорил, что она лучше, чем думает. Оливия убивает за деньги, а какой хорошей девочке может идти речь.
— Несправедливо, — еле слышно вздыхает Фиджи не то в трансе, не то подводя итог своим размышлением.
Оливия качает головой.
Справедливость беспристрастна, вот только все ее определяют по-своему, и уже это ее обесценивает. Никто не имеет права оценивать поступки другого, а Оливию нанимают, чтобы поквитаться за последствия чужих выборов или невыполненных обещаний. Ей плевать, она привыкла быть орудием, но умиляется, когда заказчики пытаются себя оправдать. Быть честным нынче не в моде. А когда-то было иначе?
У смерти ледяное дыхание и уродливые космы, скрывающее гниющее лицо, и оно одинаково для всех. Неважно, как человек жил, умирая, праведник будет видеть то же, что и отъявленный грешник. В жизни нет справедливости, поэтому каждый второй считает себя выше прочего и берет инициативу в свои руки: наказывает, травит, убивает. Чхать по какой причине, имеет значение лишь то, понимает ли он, что приносит лишь боль, отчаяние и ярость. Благими намерениями, как говорят.
Оливия давно не обманывается. Она не обременена моралью и берет деньги за смерть, а гнев за разбитые мечты и сожаление от сломанных розовых очков забирает Лем. Ему они нужнее. И это самое близкое к любви чувство, что она может себе позволить. Рожденное из благодарности, приправленное заботой и принятием. У них на двоих тысячи ошибок, несчетное количество смертей и осознание — таким, как они, хэппи-энд не положен.
Тьма никогда не станет светом также, как прошлое не перестанет определять настоящее.
Оливия считает про себя до трех и перезаряжает пистолет.
У нее нет времени на сантименты, армагеддон наступает на пятки, и если она не соберет себя в кучу, ушедших будет намного больше. Да и выживет ли кто-то, чтобы вообще их вспоминать?
Фиджи ведь и впрямь верит в эту мантру. Мило, но потрясающе наивно. Люди не меняются. Даже осознавая последствия своих поступков, даже раскаиваясь, даже не желая повторять ошибки вновь. Если внутри есть тьма, ее не перебороть. Она будет расти, как снежный ком, множиться и выплескиваться в самый неподходящий момент. Она будет пожирать каждую клетку, пока гнев не станет невыносимым.
Пусть из жестокости появится добро.
Насилие не может порождать свет, только хаос и страдания. Боль разрушает, и чем ее больше, тем сложнее сохранять связь с реальностью. Почти невозможно балансировать на грани и не падать в бездну. И если бы не Лем…
Оливия поджимает губы.
Если бы не Лем, не было бы вообще ничего. Возможно, и ее не было бы. Вероятно. Скорее всего.
Она хмыкает и окидывает всех взглядом. Каждый в своих мыслях. Им нечего терять, но привычка бежать не покидает до сих пор. Любого из них. Несмотря на то, что каждый на своем месте. Привычка въедается в кожу и стоит дать слабину, чуть оступиться, и она возвращается. Они все здесь изгои в той или иной степени. Кто-то прячется от себя, кто-то от семьи, кто-то от властей. Если Оливия, что и поняла, так это то, что от мнимого дыхания в спину не спасет ни одна тихая гавань, какой бы безопасной та не казалась, какой бы надежный человек не был рядом, как бы не хотелось любить, а не воевать.
Почтим память ушедших.
А скольких убила сама Оливия? Скольких отпевали из-за ее ножа или пистолета? И пусть, она убеждена, что все они заслужили ту смерть, что получили, это не отменяет слезы родных и панихиды. Она убийца и солжет, если скажет, будто жалеет. Оливия принимает себя такой, какая есть, не оправдывает, но и не корит. Так или иначе это был ее выбор — не в полной мере осознанный, но обдуманный и, пожалуй, закономерный. С тех пор она никого не щадит, и ей воздастся сполна. Особенно ей, сколько бы Лем не говорил, что она лучше, чем думает. Оливия убивает за деньги, а какой хорошей девочке может идти речь.
— Несправедливо, — еле слышно вздыхает Фиджи не то в трансе, не то подводя итог своим размышлением.
Оливия качает головой.
Справедливость беспристрастна, вот только все ее определяют по-своему, и уже это ее обесценивает. Никто не имеет права оценивать поступки другого, а Оливию нанимают, чтобы поквитаться за последствия чужих выборов или невыполненных обещаний. Ей плевать, она привыкла быть орудием, но умиляется, когда заказчики пытаются себя оправдать. Быть честным нынче не в моде. А когда-то было иначе?
У смерти ледяное дыхание и уродливые космы, скрывающее гниющее лицо, и оно одинаково для всех. Неважно, как человек жил, умирая, праведник будет видеть то же, что и отъявленный грешник. В жизни нет справедливости, поэтому каждый второй считает себя выше прочего и берет инициативу в свои руки: наказывает, травит, убивает. Чхать по какой причине, имеет значение лишь то, понимает ли он, что приносит лишь боль, отчаяние и ярость. Благими намерениями, как говорят.
Оливия давно не обманывается. Она не обременена моралью и берет деньги за смерть, а гнев за разбитые мечты и сожаление от сломанных розовых очков забирает Лем. Ему они нужнее. И это самое близкое к любви чувство, что она может себе позволить. Рожденное из благодарности, приправленное заботой и принятием. У них на двоих тысячи ошибок, несчетное количество смертей и осознание — таким, как они, хэппи-энд не положен.
Тьма никогда не станет светом также, как прошлое не перестанет определять настоящее.
Оливия считает про себя до трех и перезаряжает пистолет.
У нее нет времени на сантименты, армагеддон наступает на пятки, и если она не соберет себя в кучу, ушедших будет намного больше. Да и выживет ли кто-то, чтобы вообще их вспоминать?